"Из-за моря, из-за синего океана"

(От Нью-йоркского корреспондента "Правды ")

Назад к оглавлению

VI

Нью-Йоркские и другие преступления. — Кровавый потоп и эпидемия смертоубийства. — Дети—преступники. — Жертвы медицинского факультета. — Декамероновский замок с прибавлениями. — Современные Лоты. — Убийство жены банкира и масона. — "Желтый Джек" свирепствует…

Начиная с окончания войны и особенно за последние десятилетия, от времени до времени газеты поднимали тревогу, указывая на постоянно возвышающуюся цифру преступлений и развитие безнравственности в северных штатах Америки. Года три тому назад нарядили было даже специальную комиссию для разыскания "Ключа зла", как выражалась пресса. Следствие производилось в глубокой тайне, и интерес в публике был сильно возбужден... Но — подобно источникам Нила — ключ не давался. Одного лишь результата достигли усилия комиссии, а именно: открыв неслыханные ужасы и убедясь после двухлетних розысков, что перед общественной безнравственностью особенно ньюйоркцев, бледнеют предания самого кесарского Рима — трое из главных комиссаров подали в отставку. Сам же президент комиссии, Ж. С. Мак-Гоуэн, заболел и... чуть не умер от сильного потрясения нервной системы. Да не подумает читатель, что вышесказанное — преувеличение или ирония; это факт, сделавшийся неотъемлемым достоянием истории и статистики Нью-Йорка. Единственным памятником неудавшейся комиссии остались 12 толстых томов, заключающих в себе дневник сыщиков. Ни одна страница из этой массы документов не оказалась доступною для передачи публике. Самые отъявленные циники из наших редакторов, которым, как известно, не покраснеть и в целом океане красных чернил, закрыв лицо дланями, лишь переглядывались в немом ужасе... Так эти тома и остались в потайном ящике, за семью замками, у мэра нашего достославного града кникобокеров.

Весьма правильно выразился недавно лондонский "Punch" об американских бэби. "Восьмидневные младенцы, — говорит сатирический орган, — выползают из своих колыбелей и, совершив над оными критическое обозрение, составляют чертеж и тотчас же требуют себе выдачи патента".

Шестилетний джентльмен, питая злобу на мать, украв у отца револьвер и выбрав удобную минуту, застрелил ее вчера в упор. Затем, убегая и не забыв при этом прихватить портмоне покойной, он встретил на пути 4-летнюю сестру; хватил ее со всего размаху револьвером по голове и, оставив замертво, исчез... Воспоминания о 12-летнем бостонском преступнике — Джесси Померой, умертвившем в два года 18-ч. 20 детей от 4 до 9 лет, засаженном в тюрьму в 1875 г., — еще не изгладились. Этот юный Нерон — как было доказано на следствии — убивал свои жертвы не из корысти какой, ни даже из-за злобы, это делалось просто "ради сильного наслаждения следить за их предсмертными муками" — по собственному сознанию убийцы. Заманив ребенка, он обыкновенно перерезывал ему артерию под ухом, а затем, исколов все тело, жадно купался в крови, пил ее и — рычал от наслаждения!... Повесить его было невозможно; его заперли до 25-ти лет в исправительный дом.

Перейдем, однако, от проступков невинного детства к преступным деяниям взрослых граждан. Следуя мудрой политике мэра Нью-Йорка и уважая целомудренные чувства гг. одесситов, мы не станем выносить уж слишком грязного сора из избы. Удовольствуемся пока некоторыми выдающимися образчиками преступлений, волнующих в настоящую минуту все умы. Нигде в Европе не встретите вы преступление в совокупности с такой жестокостью, даже утонченностью в отделке. Из-за простого желания избавиться от надоевших жены, мужа, соперника пускаются в ход адские хитрости. Изобретательность янки в совершении смертоубийств равняется лишь их изобретательности в механическом искусстве. В последние два месяца мы плаваем в крови по колено. Но самая замечательная черта, выдающаяся в этом современном кровавом потопе, — это то, что справедливость знаменитой фразы: "а где же женщина?" подтверждается у нас на деле. Главные героини, жертвы и действующие лица во всех преступлениях за последние август и сентябрь — женщины!

Берега Тихого Океана сделались в продолжение нескольких недель свидетелями непрерывной вереницы смертоубийств. Первым является умерщвление четырех семейств разбойниками. Их задерживают, и они доказывают, что были подкуплены и подосланы для совершения своих злодеяний публичным администратором города Сакраменто! Сей маститый чиновник, назначаемый опекуном над спорными имениями, найдя, что дела его идут плохо, решил прибегнуть к подкупу и убийству, дабы завладеть управлением имений... Жертвы были богаты, и наследников не имелось. Премия назначена, и четыре семейства помещиков, состоящие из 18 человек, исчезают с лица земли!

Немного спустя, среди белого дня три человека входят к ювелиру в Орегоне, убивают его самого, жену и мальчика и, унося драгоценных камней на 400 тыс. дол.,21 спокойно уходят восвояси. За ними следят, они попадаются, и главным из них оказывается экс-сенатор конгресса Уильямс! Через два дня юноша в Сан-Франциско убивает 14 летнюю девочку и, обесчестив труп, исчезает из города... Почти одновременно с этим преступлением некто Сидней Фармс убивает жену, поджигает дом и застреливается на пылающих развалинах... На той же самой неделе один из самых богатых и уважаемых резидентов Калифорнии, передав свое имущество любовнице, отравляет всю воду в доме стрихнином, а вода отравляет жену и сына; затем он убивает топором дочь и, наконец, задержанный, раздробляет собственную преступную голову пулей! Прибавим к этому самоубийство известного сборщика податей и президента французского национального банка. Пресса находит, что это настоящая эпидемия преступлений.

Но вернемся к нашим Северным штатам и особенно к штату Нью-Йорка. Тут действительность удивит самую необузданную фантазию. Сентябрь 1878 года останется надолго кровавым месяцем Америки...

В Коннектикуте, в двух шагах от нас, один приятель хладнокровно и преднамеренно убивает своего закадычного друга ради нищенской цены его мертвого тела, которое он и продает студентам медицины. Этого мало: молодая девушка, сестра покойного, помогает убийце, составляя план и приводя его вместе с ним в исполнение... Это убийство наводит на следы целого ряда преступлений одинакового характера.

Профессор анатомии и физиологии яльской коллегии (Yale) д-р Санфорд дает из-под руки знать, что он готов платить хорошую цену за трупы. Несколько арестов в прошлом году за похищение тел из могил ставят преграду аматорам. Несмотря на это, трупы обильно являются к нему через черный ход, в узлах, в сундуках и бакалейных ящиках. Профессор не только не требует медицинского свидетельства, он даже не осведомляется об имени покойников. Между тем с различных пунктов штата раздаются вопли, происходит смятение, печатаются объявления... Пропало несколько девушек из семейств; улетучились девушка и юноша; исчез отец семейства, вышедший было на прогулку. На острове Серебряного озера выкопана голодными собаками бочка, а в бочке согнутое в три погибели разлагающееся тело молодой девушки. Лицо обезображено острым инструментом и признать его невозможно. Являются из одного Нью-Йорка 14 семейств, у которых за последний месяц пропали дочери, и не могут признать тела. Но на трупе находятся явные признаки той деликатной операции, которой столь прославилась покойная самоубийца и вытравительница — мадам Растель. Разыскивал преступников по этому делу, полиция нападает на следы 28 подобных преступлений, совершенных докторами-специалистами и окончившихся смертью пациенток! Выкапывают и свидетельствуют более двадцати трупов девушек и находят те же следы. Шесть докторов, пять матерей и около дюжины молодых людей "легкого поведения" арестованы и посажены в тюрьму. Но таинственность делается еще более непроницаемой. Наконец, пропадает один разносчик-заика и приятель многих кумушек. Его тело также находят в бочке, и оказывается, что это первый труп, отверженный профессором Санфордом, который, однако же, дозволил некоей м-рес Александер, привезшей тело к нему, спокойно увезти его назад в бочке и даже не известил о том полицию. Пойманные женщина Александер и трактирщик Бассет сознаются в том, что они заманили заику и, напоив его пьяным, задушили хлороформом ради цены за тело его. Несмотря на их запирательство, на них лежит сильное подозрение, что они убили таким образом для продажи трупов около дюжины людей. Но это еще не объясняет преступления, совершенного над телом женщины в бочке.

Забираясь секретно по домам, переряженные сыщики открывают красивый загородный дом, в котором, как в Декамероновском замке во время чумы, проживает в роскоши и неге почтенное число девиц от 13 до 20 лет включительно. Оказывается, что многие из них предпочли собственных дедушек, отцов и братьев могущим явиться законным мужьям. Из них — две дочери 13 и 16 лет вдовца майора Брюмера, которых еще недавно тщетно разыскивала полиция. На этого храброго майора, нужно заметить, три старшие дочери его подали прошение месяца два тому назад за супружескую неверность ко всем трем. Как видно, прошение было вызвано взаимною ревностью девушек. Скандал был до того грязен, что газеты сговорились не печатать подробностей. Но две меньшие дочери остались верными "отцу-супругу", который и содержал их в загородном доме. Оказывается, что хозяевами сего Декамероновского — хотя сильно усовершенствованного убежища фаций были эти же самые деды, отцы и старшие братья. Составив родственный клуб, они поместили в нем своих дочерей, внучек и сестер, но с расчетливостью, достойной янки, заставили платить за содержание этаблисмента внешнюю и ничего не подозревающую публику, предоставляя лишь самим себе пользоваться и товаром, и платою посетителей за оный... Не напоминает ли это нам времена падения Римской империи?

Проповедникам представляется богатая жатва. Теперь им надолго за текстом проповедей не придется лазить в карман. Тем более, что один класс их собственных преподобных братьев способен доставить им самые разнохарактерные сюжеты. В одной тюрьме Оборна — незначительного городка Нью-Йоркского штата — из 47 уличенных и приговоренных преступников 29 — пасторы различных церквей, преимущественно методистов, и все до одного содержатся за уголовные преступления. Вот два—три случая из них.

На днях дочь фермера Мери Стоддарт найдена убитой в лесу. Главная артерия на шее перерезана искусной рукой; живот пересечен накрест и из него вынуто доказательство ее позора, известного, впрочем, всему околотку. Пр. м-р Гайден, пастор их церкви, молодой и семейный человек, что не мешало ему быть в связи со своей юной прихожанкой, арестован.

Следствие доказало, что он один совершил преступление. Тем не менее, сыщик, главный свидетель против него, по показаниям которого его и приговорили, застрелен неизвестно кем, среди белого дня, на улицах Нью-Йорка.

Восьмидесятилетний епископ Чикаго, Мак-Кроский, архиерей церкви методистов, лишен сана и бежал в Европу за обольщение 14-летней девочки, которую усыновил с детства и называл дочерью! Архидиакон в Вермонте, Эзра Смитт, отравил жену из-за любви к замужней женщине, которая, бросив двух детей, была причастна к убийству и поэтому сидит с ним в тюрьме...

Но между всеми этими преступлениями два процесса в настоящую минуту поглощают все внимание публики, так как оба покрыты мраком неизвестности, а преступники, кроме одного, не сознаются.

Жена банкира Джиси Биллингса, сидя вечером в половине девятого у закрытого окна своей гостиной в нижнем этаже, вдруг упала с кресла, простреленная в голову. Ружейная пуля пробила дыру в столе, засела у нее в мозгу, причинив мгновенную смерть. 18-летняя дочь, сидевшая напротив ее, в ужасе с криком выбежала на крыльцо и в ту же минуту увидала убегающего человека в черной шляпе. М-рис Биллингс, ревнивая и злая, жила с мужем дурно и за несколько дней до своей смерти разбила ему камнями все окна дома, где помещался банк. Сам же Биллингс, невзирая на все, обращался с нею кротко и страстно любил единственную дочь. На суде доказано, что во время выстрела он не мог быть дома потому, что гораздо ранее половины девятого, когда раздался выстрел, проехал прямо к дому судьи Уошбурна и, не застав хозяина, сидел с его семейством, когда судья приехал домой и объявил ему о страшной катастрофе. Все шансы за него, и alibi доказано. И, однако же, он был арестован и судится за убийство по показаниям — кого бы вы думали? — собственной молоденькой дочери, Дженни! С непомерным хладнокровием и чисто сатанистской хитростью, наперекор всем уликам, она обвиняет родного отца в убийстве матери. Она открывает на допросах старые, давно забытые ссоры между родителями и припоминает частые угрозы отца, слышанные ею одной и не подтверждаемые ни одним свидетелем. Она рассказывает в подробности — скромная девушка! — как года два тому назад, по наущению матери, переодетая, она прокралась за отцом в Нью-Йорк и, следя за ним, как тень, нашла его в доме терпимости и затем, неузнанная, вернулась домой. Она, наконец, обвиняет все семейство уважаемого, старого судьи в укрывательстве ее отца и клятвопреступлении и утверждает в суде, в глаза отцу, что он один убийца матери ее.

Но защита тоже доказывает, что дочь ненавидит отца, что ее ненависть к нему происходит не из любви к матери или желания отомстить за смерть ее, но потому, что отец отказал ей в прошлом году, по причине её молодости, в бриллиантах на 25000 долларов. Наконец, защитник объявил, что он докажет, что обвинение происходит от одного сильного желания завладеть преждевременно наследством. Отправясь нарочно в Бальстон и находясь в тот день в суде, мы не спускали глаз с этой примерной дочери, надеясь, что хоть это ужасное обвинение смутит ее! Отец, сидя за столом своих защитников, тоже смотрел на нее в упор, тяжело дыша, как бы в оцепенении. И что же? Ни один мускул не дрогнул на этом 18-летнем тонком и болезненном лице. Дженни насмешливо улыбнулась, пожала плечиком и, не удостоив адвоката ответом, принялась грациозно обмахиваться веером! "Знаете ли вы, — заревел защитник, — что вы ведете родного отца, который любил вас и еще любит, как один отец способен любить, прямо на виселицу? Знаете ли, что если он погибнет, то через одну вас — его родную дочь, и вы останетесь на веки в глазах Всевышнего Бога и людей — отцеубийцей? Сознавая все это, готовы ли вы повторить обвинение?"

В зале заседания воцарилась страшная, мертвая тишина. Две тысячи народу замерли, как один человек. Зрители еле дышали, ожидая ответа дочери...

Она отерла платочком губы и медленным, ясным, спокойным голосом отвечала: "Знаю все это. Но повешенного убийцу моей матери жалеть не могу и не стану..."

За этими словами поднялся такой вихрь свистков, восклицаний и криков отвращения, что заседание было прервано. Мисс Дженни слегка побледнела от страха. Но зато лицо несчастного отца сделалось при этих жестоких словах единственной дочери белее его рубашки. Оно как—то странно перекосилось: наконец, он весь затрясся и, громко зарыдав, упал лицом вниз на стол. Его вывели без чувств.

Думают, что приговор присяжных будет оправдательным. Интересно знать, какими станут после этого обоюдные отношения отца с дочерью! Мне кажется, что как самая система воспитания, так и ненормальные отношения между детьми и родителями в Америке составляют одну из главных причин того, что здесь менее, чем где-либо, дети понимают священное чувство любви к родным. Как только мальчик или девочка становятся способными заработать себе трудом жалование, родные их требуют, чтобы дети платили им за харчи (board). Иначе их выгоняют из дома и отправляют на все четыре стороны.

В другом разбирающемся ныне процессе виновность обоих преступников очевидна. Некто Бишоп, женатый человек, и м-рис Кобб, также замужем, влюбились друг в друга, — и то, что последовало затем, предоставляется догадливому воображению читателя. И Кобб, и Бишоп — оба были масонами, но первый принадлежал к бостонской ложе, о чем не знал Бишоп. Обстоятельство это играет главную роль в трагедии и становится как бы орудием карающего провидения. И Кобб, и жена Бишопа мешали влюбленным; и вот м-рис Кобб уговаривает своего друга отделаться от обоих и сочетаться браком. Молодая жена Бишопа внезапно умирает, а за нею и мистер Кобб приказывает долго жить. Проходят три месяца, и накануне свадьбы Бишоп с одним товарищем-масоном, как и сам он, напивается пьяным и проговаривается.

Законы франкмасонского братства неуловимы. Часто преступники, избравшие жертвой не масона, оправдываются и избегают законного наказания только потому, что судья и некоторые из присяжных — сами франкмасоны. Но если один масон убьет или совершит преступление против другого, то он безвозвратно погиб. Приятель, узнав, что Бишоп либо замешан, либо сам совершил смертоубийство над Коббом, братом-масоном, тотчас же заявил о сем старейшинам ложи. Те оповестили полицию. Тела двух жертв отрыты, и медицинский анализ нашел во внутренностях обоих довольно мышьяку и стрихнина, чтобы открыть новую аптеку. Бишоп сознался; но м-рис Кобб не поддается.

Но оставим этот тяжелый перечень преступлений. От одного воспоминания голова идет кругом.

В Одессе, вероятно, знают, что вот уж два месяца, как у нас на Юге свирепствует эпидемия желтой горячки, или, как ее здесь зовут, "желтого Джека". "Джек", оказывавший, бывало, большое уважение неграм, так что когда белые валились, как мухи, негры оставались неприкосновенными, на этот раз не забыл и их. Это обстоятельство произвело между ними панику, результатом чего оказалось, что некому и смотреть за белыми. В одном Новом Орлеане по сие число было 9385 заболевших, из которых более трети умерло. В Мемфисе еще хуже. Умирают целыми семействами, вымирают целые улицы. Грабеж вследствие этого неудержимый, и много раз находили самих воров либо умирающими, или же уже умершими на самом месте преступления со взломанными комодами кругом. "Джек" поражает жертву с быстротою молнии. Все медики повымирали, и на целый город, в котором умирало до трехсот человек в один день, остался было один похоронный подрядчик, да и тот, наконец, умер. По словам очевидцев, люди умирают на улицах, под заборами, где попало, и трупы их под палящими лучами солнца гниют, оставаясь целые дни неубранными, потому что некому. За три мили от города уже слышится отвратительный запах разложения. Северные штаты окружены кордоном и даже письма предварительно окуриваются на почте. Посланный газетою "World" репортер, приехав в Мемфис, послал из этого злополучного города следующую телеграмму: "Костры горят день и ночь, и дегтя не жалеют на 12 миль в окружности города. Но все меры ничего не помогают. В городе мертвая тишина, среди которой раздается глухой гул слабых стонов умирающих. Живые шепчут и бродят по улицам, скорее похожие на привидения, чем на людей. За целый день я не слыхал ни одного громкого слова. Ужас висит над городом, будто нечто осязаемое. Дантовский ад — веселый пикник в сравнении! Я насчитал 29 неубранных трупов во всем безобразии разложения. Споткнувшись в темноте, я упал на одного из них и, зацепившись, долго не мог встать..."

Послав депешу, он свалился и через два часа умер. Единственный телеграфист оповестил о его смерти. На этот раз Север отличился. Из одного Нью-Йорка собрано и послано более 400000 долларов на помощь Югу. Доктора, фельдшера и сестры милосердия — волонтеры из всех классов общества добровольно предлагали свои услуги, спешили на помощь южанам целыми партиями, и много из них не вернутся более никогда. Несмотря на почти верную смерть, другие заменили умерших тотчас же и безвозмездно отдавали себя на жертву. Умерло несколько из наших лучших докторов и дам, отправившихся туда. Вечная память этим славным героям, погибшим из любви к человечеству. Да, все они истинные герои; никакое бесстрашие на поле сражения, где во время битвы одно нервное возбуждение заставит человека забыть всякую опасность, не может сравниться с подобным подвигом. Тем более что в этом стремительном желании северян, рискующих здоровьем и жизнью, даже нет и патриотизма. Южане живут с северянами — как кошки с собаками; первые ненавидят янки, и много воды еще утечет в Миссисипи, пока изгладятся воспоминания о войне.

Случай, возбудивший много толков у нас и который, если бы Травиата и Dame aux Camelias давно не избили этот сюжет, мог бы послужить материалом американским драматургам, обратил на себя недавно всеобщее внимание. Некая знаменитая и всем известная куртизанка, прозванная "Златовласая Анни Кук", разорив двадцать миллионеров и разбив столько же женских сердец, содержала в Мемфисе великолепный отель-ресторан, Mension-House,22 нечто в роде парижского maison Doree. Как только появилась эпидемия, она выгнала своих нимф, купила 60 кроватей и превратила свой роскошно меблированный дворец с садом в даровую больницу. Она не только содержала, кормила и сама ухаживала за больными, но выписала на свой счет лучших докторов и двадцать сиделок. По показанию медиков, благодаря чистому воздуху и попечениям, она спасла жизнь, по крайней мере, сотне людей. Без сна и отдыха, не обращая ни малейшего внимания на свое собственное здоровье, она ухаживала за больными. Три дня тому назад Анни Кук сама пала жертвою своего самоотвержения. Перевожу только что полученную телеграмму.

"Сегодня утром Анни Кук, жизнь которой была до появления эпидемии одним непрерывным позором, умерла в семь часов утра. Невзирая на ее горячие мольбы, католический священник, отец О'Леари, отказал ей в последнюю минуту в св. причастии23 и даже не позволяет похоронить тело на освященной земле кладбища. Анни Кук завещала все свое огромное состояние детям умерших жертв эпидемии. Покойной только минуло 27 лет".

Добрый, верный слуга Того, Кто некогда предложил фарисеям: "Да кинет в нее первым камнем тот, кто не чувствует за собой греха!..."

Е. Блаватская

Нью-Йорк, 1(13) октября

(Правда. – 1878. – 24 октября (5 ноября). – С. 1-2)

К началу страницы

 
 

 
html counterсчетчик посетителей сайта
TOP.proext.com ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU