Е.П.Блаватская
Новый Цикл
(сборник статей)
Приложение II
УСОВЕРШЕНСТВОВАТЬ МИР ИЛИ ОСВОБОДИТЬ ЕГО?
Ты сам должен приложить усилия.
Татхагаты — только проповедники.
И если человек не найдет себе благоразумного спутника, он
должен идти один, как царь, оставляющий позади завоеванную
страну.
Лучше жить одному, чем водить дружбу с глупцами. Пусть
человек идет один; пусть не совершает грехов и имеет мало
желаний — как носорог, бредущий через лес.
«Дхаммапада», 61, 276, 329, 330.
«Сутта-Нипата», I, 3, параграфы 12 и 13.
Редактору «Lucifer».
Один очень важный абзац, напечатанный на страницах 6 и 7 в №
3 вашего парижского «Revue Theosophique» (от 21 мая 1889
года), посеял весьма серьезные сомнения в умах некоторых
ваших читателей в Германии. Причина этих сомнений кроется,
вероятнее всего, в недопонимании, вызванном краткостью
вашего изложения. С вашего позволения, я хотел бы выразить
нашу точку зрения на данный счет, чтобы просить вас затем
высказать собственное мнение, причем сделать это публично —
возможно, на страницах «Lucifer».
Говоря об индийских «йогах» и европейских «святых», вы
заявляете следующее:
...La Sagesse
Orientale nous apprend que le Yogi Indou qui s’isole
dans une foret impenetrable, ainsi que l’hermite
chretien qui se retire, comme aux temps jadis, dans le
desert, ne sont tous deux des egoistes accomplis. L’un, agit
dans’lunique but de trouver dans l’essence une et
nirvanique refuge contre la reincarnation; l’autre, dans le
but de sauver son ame — tous les deux ne pensent qu’a
eux-memes. Leur motif est tout personnel; car, en
admettant qu’ils atteignent le but, ne sont-ils pas comme le
soldat poltron, qui deserte l’armee au moment de
l’action, pour se preserver des balles? En s’isolant ainsi,
ni le Yogi, ni le «saint», n’aident personne autre
qu’eux-memes; ils se montrent, par contre, profondement
indifferents au sort de l’humanite qu’ils
fuient et desertent...
Вы не уточняете, как именно должен вести себя истинный
мудрец; однако далее вы упоминаете нашего Господа Будду и
Его деяния. Мы всегда готовы следовать Его примеру,
признавая Его учения своим идеалом и практическим образцом;
но, судя по процитированным мною выше строкам, то, чего
требовал от своих учеников Господь Будда, не совсем
согласуется с тем, чего ожидаете от них вы.
Он учил тому, что весь мир, или три мира, т.е. всякое
существование, — это боль или причина боли и страдания. Мир
и существование — это боль и зло per se. Следует
признать заблуждением (авидья) надежду удовлетворить свои
желания. Все мирские желания ведут в конечном счете к еще
большей неудовлетворенности, а желание жить (жажда жизни)
является причиной всякого зла. Только тех, кто старается
освободиться (спастись или избавиться) от всякого
существования (от своей жажды жизни) и для этого избирает
«счастливую жизнь» совершенного бхикшу, можно считать
мудрецами; только они достигают нирваны, а после смерти —
паранирваны, абсолютного и неизменного бытия.
Не приходится сомневаться в том, что в мире постоянно
происходит некоторое развитие или так называемое
усовершенствование — эволюция и инволюция; но именно по этой
причине Будда (как и ранее Кришна) утверждал, что мир — это
«нереальность, майя, авидья». Каждая конкретная форма
существования может быть только такой, каковой она стала:
она имеет начало в момент своего появления и обречена
постоянно изменяться, чтобы в конце концов исчезнуть.
Абсолютное бытие — без «формы» и «названия» — является
единственной реальностью; и только его достижение стоит
трудов истинного мудреца.
Как же поступал сам Господь Будда, и как он жил? Он никоим
образом не пытался усовершенствовать мир: не старался
вникнуть в суть социалистических идей, не решал рабочий
вопрос и не пытался улучшить общественное положение
бедных или повлиять на жизнь богатых; не интересовался
наукой и сам не преподавал ни космологию, ни какие бы то ни
было аналогичные дисциплины.
Напротив, он вел совершенно несветскую жизнь: просил
подаяния и учил тому же своих учеников; оставил все свои
мирские дела и обязанности и ученикам своим советовал
покинуть свои семьи и стать бездомными скитальцами, каковым
был и он сам.
Против этих аргументов нельзя возразить, будто они
справедливы лишь в отношении учения Хинаяны и что система
Махаяна Северного буддизма в этом плане гораздо более
правильна и реалистична; поскольку последняя, в сравнении с
первой, уделяет даже больше внимания самосовершенствованию
бхикшу и его полному и бесповоротному отходу от
мирской жизни до тех пор, пока он не достигнет
совершенства Будды. И действительно, система Махаяны
утверждает, что не каждый Арахат уже достиг высшей ступени
совершенства; она различает шраваков, пратьека-будд и
бодхисатв, из которых только последние считаются истинными
духовными сыновьями Будды, способными, в свою очередь, стать
буддами в своей последней будущей жизни, ибо они уже
научились достигать наивысшего экстатического состояния
Бодхи, граничащего с Нирваной.
Пока бхикшу или арахат не достигнет достаточно высокой
ступени мудрости и совершенства, «играя» в Будду и превращая
себя в пример или учителя для всего мира, весьма желательно
не только стараться сбить его с избранного пути, но также
беспокоить и тех, кто уже готов к выполнению этой
миссии и может служить идеальным примером для других. Никто
из нас не является Буддой; и я затрудняюсь сказать,
кто из нас мог бы заслужить титул бодхисатвы. Не каждый
может им стать. Да и сам Будда не считал, что каждый из его
учеников должен непременно стать бодхисатвой, о чем ясно и
неоднократно заявляется в «Саддхарма-Пундарике» — главном
сочинении Махаяны.
Но даже если мы предположим, в порядке рассуждения, что уже
стали образцовыми мудрецами и готовы приступить к
совершенствованию «человечества», что мы тогда сможем
и должны будем делать?
Нам определенно не будет никакого дела до человечества (в
смысле — «мирян»), до его светских обычаев и их
совершенствования. Что нам еще останется, кроме
«profondement indifferents» по отношению к ним и кроме
как «fuir et deserter» от них? Разве эта «армия», из
которой мы дезертируем, не то самое «человечество», которое
«Дхаммапада» справедливо именует «глупцами»; и разве не от
его «мирской жизни» наш Господь велел нам отказаться? Так к
чему же еще мы можем стремиться, кроме как к обретению
«убежища от перерождений» у Будды — в его дхарме и сангхе!
Мы полагаем, что в этом вопросе (как, впрочем, и во всех
прочих) Будда был совершенно прав, даже если рассматривать
его не с точки зрения бхикшу, но с позиций ученого, историка
или психолога. О каком существенном усовершенствовании
«мира» мы можем говорить? Возможно, решив социальные
проблемы, мы могли бы достичь такого состояния, при котором
каждый человек ощущал бы должную заботу и имел бы
больше свободного времени для духовного
самосовершенствования — конечно, если бы испытывал
соответствующее желание; но если он сам не
захочет совершенствоваться, то даже самая лучшая социальная
организация не сможет ему помочь или заставить его сделать
это. Более того, мой собственный опыт свидетельствует о
совершенно обратном: наиболее развитый в духовном (или
скорее — мистическом) плане человек из всех, кого я лично
знаю, — простой бедный ткач, к тому же больной чахоткой;
будучи в таком состоянии, он до недавнего времени трудился
на хлопкопрядильной фабрике, где совладельцы-наниматели
обращались с ним (как и с большинством других работников) не
лучше, чем с собакой. И все же в своей внутренней жизни этот
человек абсолютно независим от своей внешней нищеты; его
небесное, или скорее — божественное, спокойствие и
умиротворенность во всякое время предоставляют ему убежище,
которое у него никто не может отнять. Он не страшится ни
смерти, ни голода, ни боли, ни нужды, ни несправедливости,
ни людской жестокости.
Полагаю, вы согласитесь с тем, что карма создается не
какими-то внешними причинами, но каждый создает ее для
самого себя. И каждый, кто уже готов и показал себя
достойным благоприятного шанса, непременно его получит; но
поместите недостойного хоть в самые тепличные условия, он
все равно не сможет ими воспользоваться и, скорее всего,
даже скатится еще ниже, в трясину собственного удовольствия.
Возможно, вы ответите на это: мы все равно обязаны
создавать для человечества как можно больше благоприятных
обстоятельств, дабы все достойные могли ими воспользоваться.
Совершенно верно! С этим мы абсолютно согласны, и сами
делаем все возможное в этом отношении. Но повысит ли это
духовный уровень «человечества»? Мы полагаем, что ни на
йоту. Человечество в целом останется таким же
«глупым», каким оно было всегда. Предположим, нам удастся
организовать человеческое общество идеальным образом:
неужели вы думаете, что от этого «глупцы» станут хотя бы
чуточку более мудрыми, или довольными, или счастливыми?
Определенно, нет: они всегда будут выдумывать новые нужды,
новые интересы и потребности; «мир» всегда будет стремиться
только к «мирскому совершенствованию». Наша социальная
организация заметно усовершенствовалась со времен
средневековья; но можем ли мы сказать, что наши современники
стали хотя бы немного более счастливыми или
удовлетворенными, нежели наши предки во времена Нибелунгов
или короля Артура? Мне кажется, если с человеческой
удовлетворенностью и произошли какие-то изменения, то только
в худшую сторону; и наше время представляется мне более
жадным и беспокойным, чем все предыдущие эпохи. Так что если
кто-то полагает, что его самосовершенствование
зависит от совершенствования мира или от каких-либо
внешних причин и обстоятельств, ему следует раскрыть глаза
на горькую правду; и счастлив тот, кто сможет убедиться в
обратном до того, как завершится его нынешняя жизнь!
Один очень мудрый современный философ выдумал теорию,
согласно которой наилучшим способом освобождения от
«вселенского зла» является непротивление этому злу, дабы все
дурное, не встречая никакого противодействия, могло как
можно скорее закончиться. Тщетная надежда! Авидья не имеет
ни начала, ни конца. Но у Вселенной есть начало и есть
конец, а после нее начнутся и закончатся другие вселенные,
так же как один день сменяет другой. Позади нас —
бесконечная цепь миров, и такая же бесконечная цепь —
впереди. У причинности нет конца, как нет и начала. И каждый
«мир», который придет на смену нашему, будет все тем же
«миром» — наполненным болью и «злом».
Следовательно, как карма, так и освобождение,
искупление или спасение (от мира) могут быть только
«персональными», или, правильнее будет сказать,
«индивидуальными». Мир, конечно же, никогда не сможет
освободиться от самого себя, от «мира» — от боли и зла. И
ни один человек не в силах спасти от страданий кого бы то ни
было, кроме самого себя. Ведь вы, определенно, не
проповедуете искупление чужих грехов! Да и как может
кто-то спасти своего ближнего? Как может одно яблоко
ускорить созревание другого, висящего рядом?
И что же нам еще тогда остается, как только вести
«счастливую жизнь» бхикшу — без потребностей, без
претензий, без желаний? И если наш положительный пример
увлечет за собою других, ищущих такого же счастья, мы с
удовольствием поделимся с ним тем, что знаем сами. Но и
здесь не обходится без сложностей и сомнений! Во-первых, мы
еще не готовы стать учителями; а во-вторых, даже если бы у
нас было для этого достаточно опыта, нам потребовались бы
люди, которых мы могли бы учить, — люди, не только желающие,
но и готовые нас слушать.
Невзирая на все эти затруднения и вполне сознавая
собственную некомпетентность, мы тем не менее берем на себя
смелость публиковать книги и журналы, в которых пытаемся
объяснить индийскую религио-философию по мере собственного
разумения, дабы каждый имеющий глаза мог прочесть и каждый
имеющий уши мог услышать то, о чем мы хотим поведать миру, —
каждый, кому это позволит его индивидуальная карма! Чего еще
можно требовать от нас, агнатов?
Должно ли обвинять нас за то, что мы взялись за такую
работу, коль скоро мы — не будды, и даже не
боддхисатвы, и так же плохо подходим для исполнения этой
миссии, как новобранец — для исполнения обязанностей
генерала-фельдмаршала? А если мы не виноваты в своем
несовершенстве, то можем ли мы утверждать, что «йоги» и
«святые», которых вы критикуете, находились в более выгодном
положении, чем мы сами, и могли сделать больше, чем
сделали? И если это так, то как они должны были
поступать?
Мы вполне представляем себе, что истинный буддист и мудрец,
или, если хотите, теософ, должен быть альтруистом до
мозга костей. И когда мы проявляем человеколюбие, это,
конечно же, позволяет с оптимизмом загадывать наперед, кем
мы станем в будущем. Однако всему свое время; и, если
альтруизм в своем развитии и проявлении не идет рука об руку
с компетентностью, от него может быть больше вреда, нежели
пользы. Поэтому нас временами одолевают сомнения: не должны
ли мы осуждать самих себя за наше благонамеренное, но
дерзновенное начинание? И единственное оправдание этой
слабости нашего сердца мы видим в том, что те, чьи познания
гораздо глубже наших, хранят молчание, и не помогают
нам, и не пытаются делать сами эту безусловно нужную
и важную работу!
Искренне Ваш,
Хьюббе-Шляйден
Нойхаузен, Мюнхен, 1 июня 1889.
Письмо Хьюббе-Шляйдена с примечаниями к нему, сделанными по
ходу изложения Е.П.Блаватской, впервые опубликовано в
журнале «Lucifer», Vol. IV, № 23, July, 1889, p. 430-437.
Западные ученики и приверженцы этики Господа Будды,
как правило, обращают мало внимания на «мертвые» (а
зачастую и просто неправильные) переводы буддистских
сутр, выполненные европейскими востоковедами.
Ознакомившись с выводами европейских специалистов,
начиная с таких светил, как Макс Мюллер и Вебер, и
заканчивая доморощенными любителями, которые
беспомощно барахтаются в искаженном переводчиками
буддизме, но при этом не упускают возможности
похвалиться своими знаниями, ни один санскритский
или палийский ученый так толком и не понял бы, что
за учение они излагают. Взять хотя бы ошибочное
утверждение Моньера-Уильямса, будто бы Будда никогда
не проповедовал ничего эзотерического! Так
что искаженные и превратно истолкованные тексты «Дхаммапады»
и «Сутта-Нипаты» не являются для нас ни аргументом,
ни исключением. Нагарджуна считал правилом то, что
«у каждого Будды было как явное, так и тайное
учение». «Экзотерическое учение предназначалось для
широких масс и для начинающих учеников», к числу
которых, очевидно, принадлежит и наш корреспондент.
Эту очевидную истину признавал даже такой
предубежденный ученый, как преп. Дж. Эдкинс, который
провел почти всю свою жизнь в Китае, изучая буддизм.
Вот что он пишет в своем «Китайском буддизме»:
«Эзотерическое предназначено для бодхисатв и опытных
учеников, таких, как Кашьяпа*.
[*Кашьяпа
(санскр.) — ведийский мудрец; согласно Атхарваведе —
«Саморожденный, тот, кто произошел от Времени».
Будучи отцом адитьев, возглавляемых Индрой, Кашьяпа
является также прародителем змей, пресмыкающихся,
птиц и других ходящих, летающих и ползающих
существ.]
Оно не передается конкретными и однозначными
словами, и потому Ананда никак не мог поместить
его среди Сутр в виде отдельного учения. И
все-таки оно со всею определенностью содержится в
сутрах. Например, «Фа-Хуан-Цзин», или «Сутру
Лотоса Благого Закона»**, которая, как принято
считать, содержит в себе квинтэссенцию
общедоступного учения, правильнее рассматривать как
своеобразное и оригинальное вместилище
эзотерической доктрины, хотя и экзотерическое по
своей форме». [Гл. III, с. 43. Курсив Е.П.Б.]
Тоже правильно. Но для того чтобы жить, «как жил
он», необходимо оставаться аскетом в миру,
или среди людей, на протяжении 45 лет. А это
совершенно не то, о чем ведет речь наш
корреспондент. В той статье, которую он критикует,
мы протестуем вовсе не против аскетической жизни,
т.е. жизни, предполагающей полную моральную и
ментальную оторванность от мира вечно меняющейся
майи, с ее фальшивыми и обманчивыми
удовольствиями, но против жизни отшельника —
бесполезной для всех, а в конечном счете — и для
него самого (и в любом случае — абсолютно
эгоистичной). Как нам кажется, мы правильно
уловили основную мысль нашего ученого критика: по
его мнению, учения и самая жизнь Господа Гаутамы
Будды свидетельствуют о том, что оторванность и
изоляция от мира составляют наиболее совершенный и
предпочтительный, в сравнении с остальными, образ
жизни. Однако в этом он заблуждается; и его ошибка
заслуживает еще более суровой критики, нежели та,
которой он подвергает нас в своем письме.
Наш корреспондент слишком хорошо знаком с сутрами,
чтобы не знать о существовании эзотерической
системы, которую в точности излагает
Йогачарья, или созерцательная школа Махаяны. А в
этой системе жизнь йога или отшельника — за
исключением нескольких лет предварительного обучения
— решительно осуждается и именуется
эгоизмом. Вспомните описанный в мудрых строках
«Света Азии» (книга пятая) спор между Буддой и
подвергавшими себя истязаниям йогами, на которых
было «жалко смотреть». Упрекая их за это, Господь
спросил:
«...Для чего вы умножаете страдания в жизни,
Которая и без того тяжела?»
И когда ему ответили, что они добровольно подвергают
себя мучениям на краткий срок ради долгих радостей
нирваны, что он им сказал? А вот что:
«Но даже если они продлятся
Мириады лет... и эти радости
Когда-нибудь закончатся... Скажите! Разве ваши боги
Существуют вечно, братья?»
«Нет, — сказали йоги, —
Вечно существует один великий Брахм; а боги лишь
живут».
В цитате, которой наш корреспондент предваряет свое
письмо, заключен вовсе не тот смысл, который
он ей приписывает. Ни один человек, знакомый с духом
метафор, используемых в буддистской философии, не
истолковал бы ее так, как это делает д-р
Хьюббе-Шляйден. Если человеку советуют, чтобы он шел
вперед, «как царь, оставляющий позади завоеванную
страну», это означает, что тот, кто уже покорил
собственные страсти и для кого майя мира
более не существует, не обязан терять свое время,
пытаясь склонить к признанию своего учения тех, кто
ему не верит, ибо лучшее, что он может делать, — это
предоставить таковых их собственной карме; но сие ни
в коей мере не означает, что все эти люди — просто
глупцы в интеллектуальном плане. Это не означает
также, что ученики должны порывать свою связь с
миром; «Наш Господь», так же как и «Господь Иисус»,
и «Господь Кришна», и все прочие «Сыновья Бога»,
учил нас оставлять «мирскую» жизнь, но никак не
людей, и менее всего — страждущее,
невежественное Человечество. Но ни один из
вышеперечисленных персонажей (и уж конечно не
Гаутама Будда) никогда не стал бы проповедовать
чудовищное и эгоистичное учение о «profondement
indifferents» к страданиям и горестям
человечества или о бегстве от тех, кто
ежедневно и ежечасно взывает о помощи к нам — более
удачливым, чем они. Этот стиль жизни всегда остается
вопиюще эгоистичным и жестоким, кто бы его к себе ни
примерял! Его нельзя назвать ни буддистским, ни
христианским, ни теософическим; это просто ночной
кошмар, слепленный из догматов наихудших школ
пессимизма, от которых открестились бы даже
Шопенгауэр и фон Гартман!
Иными словами, девиз нашего корреспондента —
sauve qui peut? Но если бы
«Почтеннейший, Мудрейший, Наилучший
И Милосерднейший Учитель Закона и Нирваны»
К началу страницы → К
оглавлению сборника "Новый Цикл" |