Оккультный мир Е.П.Блаватской

(воспоминания и впечатления тех, кто Её знал)

Глава III

СОЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ,

1873-1878

 

 

АННА БАЛЛАРД[13]

Июль 1873, Нью-Йорк

Мое знакомство с госпожой Блаватской началось... еще... в июле 1873 года, в Нью-Йорке, спустя не более недели после того момента, когда она ступила на американскую землю. В то время я работала штатным репортером в газете "The Sun", и мне дали задание написать статью о русских. В ходе моей охоты за фактами один мой друг сообщил мне о прибытии этой русской дамы, и я решила нанести ей визит; так началось знакомство, продолжавшееся несколько лет. В нашем первом интервью она сказала мне, что у нее не было ни малейшего представления о том, что ей нужно будет покинуть Париж и отправиться в Америку, до того самого вечера, когда она поднялась на борт судна, - но для чего она прибыла и кто побудил ее к этому, она не сказала. Я отлично помню, как она произнесла с восторженной интонацией: "Я была в Тибете". Почему она считала это таким важным делом, более примечательным, чем любые другие ее путешествия - по Египту, Индии и другим странам, о которых она мне рассказывала, я не смогла понять, но она говорила об этом с особым оживлением.

 

 

  ЭЛИЗАБЕТ Г.К. ХОЛЬТ[14]

Август 1873 - июнь 1874, Нью-Йорк

...Довольно трудно... работающим женщинам с небольшими средствами найти подходящее место для проживания; поэтому вышло так, что около сорока из них провели маленький эксперимент по совместному проживанию. Они арендовали новый дом, сдававшийся внаем, на Мэдисон стрит, 222... Эта улица состояла из небольших двухэтажных домов, где проживали их владельцы. По ее сторонам росли тенистые деревья, а внутренние и внешние дворики были аккуратными и красивыми.

Лето 1873 года я со своей матерью провела в Саратоге. Для того чтобы я подготовилась к началу занятий в школе, меня в августе отослали домой, в этот дом на Мэдисон стрит, где проживала наша хорошая знакомая, которая должна была позаботиться обо мне; там-то я и обнаружила госпожу Блаватскую. У нее была комната во втором этаже, а у моей знакомой - точно такая же рядом, и поэтому они очень скоро стали добрыми соседями. Будучи дружной семьей, мы все близко знали друг друга, и в соседнем подъезде у нас была комната, которая служила чем-то вроде гостиной или офиса, местом встреч, там разбиралась почта и разные послания.

Большую часть времени госпожа Блаватская находилась в этом офисе, но она очень редко сидела там в одиночестве; она была как магнит, достаточно мощный для того, чтобы собрать вокруг себя всех, кто только мог прийти. Я наблюдала, как она день за днем сидела там, скручивая сигареты и беспрестанно куря. У нее была очень примечательная табакерка - голова какого-то пушного зверька, которая висела у нее на шее. Определенно, она была весьма незаурядной личностью. Я полагаю, что на самом деле она была более высокого роста, чем казалось, она была очень широкой; у нее было широкое лицо и широкие плечи; волосы у нее были светло-русые и все в кудряшках, как у какого-нибудь негра. Вся ее внешность вызывала представление о силе...

Госпожа часто рассказывала о своей жизни в Париже... Позже она продемонстрировала свои способности в области искусства. У меня было пианино, и госпожа иногда играла на нем, если только кто-либо настаивал на этом.

Она описывала прошлую жизнь тех людей, которые спрашивали ее об этом, и эти рассказы были всегда очень точными и производили неизгладимое впечатление. Я никогда не слыхала, чтобы она предсказывала им будущее... Ее считали спиритуалистом, хотя я никогда не слышала, чтобы она сама об этом говорила... Когда моя знакомая, мисс Паркер, попросила госпожу позволить ей пообщаться с ее умершей матерью, госпожа сказала, что это невозможно, поскольку ее мать занялась более высокими вещами и продвинулась в этом до такого предела, за которым ее уже не достать. Духи, о которых она постоянно говорила, были маленькие шаловливые существа, очевидно, наподобие фей из ирландского фольклора и, судя по ее описанию, мало напоминавшие людей...

Я никогда не смотрела на госпожу как на учителя этики. С одной стороны, она была слишком вспыльчивая; когда что-то у нее шло не так, как надо, она выражала свое мнение об этом настолько энергично, что это очень беспокоило...

Столкнувшись с умственной или физической проблемой, вы обращались к ней инстинктивно, так как чувствовали ее бесстрашие, ее незаурядность, ее великую мудрость, огромный опыт и доброе сердце - ее сочувствие тому, кто страдает.

Приходит на ум один случай подобного рода. На нашу улицу начали переезжать отвратительные люди, и наш квартал стал быстро меняться. Однажды вечером за одной из наших молодых девушек, которая возвращалась с работы домой поздно, кто-то погнался и очень напугал; она в бессилии упала в кресло в офисе, еле дыша. Госпожа сразу же поинтересовалась, что произошло. В самых энергичных словах она выразила свое негодование и, вынув из складок платья нож (я думаю, что она использовала его для резки табака, но он был достаточно велик, чтобы служить отличным оружием защиты), сказала, что приберегает его для любого человека, который вздумает преследовать ее.

В это время у госпожи были большие проблемы с деньгами; доход, который она регулярно получала от своего отца из России, прекратился, и она осталась практически без копейки... Некоторые из наиболее консервативных людей в нашем доме говорили, что она авантюристка и отсутствие денег - это именно то, чего и можно было ожидать; но моя знакомая, мисс Паркер, которую она брала с собой на визит к русскому консулу, убедила меня, что на самом деле она русская графиня и что консул знаком с ее родственниками и обещал связаться с ними и выяснить причину возникновения ее трудностей. Теперь я могу сказать, что задержка дохода была вызвана смертью ее отца и тем, что потребовалось время на улаживание всех его дел...

...В ее личной комнате был длинный стол, и я видела, как она в течение многих дней, может быть, даже недель терпеливо писала, страницу за страницей, какую-то рукопись...

После того как госпожа стала испытывать нужду в деньгах, она повстречалась с одной французской дамой, имя которой я забыла, и близко сошлась с ней...

Дама проживала неподалеку, на Генри стрит. Она предложила Е.П.Б. пожить у нее до тех пор, пока не пройдут ее финансовые затруднения. Это предложение было принято, и госпожа выехала из нашего дома. Однако многие из наших жильцов, особенно мисс Паркер, продолжали поддерживать с ней тесные отношения...

Вскоре госпожа получила из России деньги и перебралась в дом на северо-восточном углу 14-й стрит и 4-й авеню. Дом был весьма непритязательным, на первом этаже был салон, где подавались крепкие спиртные напитки, а в двух верхних этажах сдавались внаем меблированные комнаты. В этот дом меня взяла с собой мисс Паркер... Я увидела там госпожу посреди плохо обставленной комнаты в верхнем этаже; в комнате стояла металлическая кровать, а рядом с ней, на столе, - небольшой секретер с тремя выдвижными ящиками.

Госпожа была очень взволнована. В этот день у нее в комнате случился пожар; она сказала, что он был устроен намеренно с целью ограбить ее. После того как пожар потушили и пожарные и любопытствующие незнакомцы ушли, она обнаружила, что были украдены ее дорогие часы с цепочкой. Когда она пожаловалась на это владельцу салона, сдававшему ей комнату, он ответил, что у нее не было никаких часов, так что не о чем и говорить. Она сказала нам, что попросила "Их" доставить ей какое-нибудь доказательство, которое она могла бы показать хозяину и убедить его в том, что она действительно лишилась своей собственности. И тогда появился лист бумаги, весь серый от копоти, кроме белых пятен, совпадавших по форме и размеру с часами и цепочкой. Это означало, что часы и цепочку взяли с него, а белые пятна остались там, где они лежали.

...Я слышала объяснения окружавших ее людей, что, говоря "Они" или "Их", она имеет в виду своих духовных руководителей. Естественно, я тоже считала, что она говорит о них...

...Мой визит к Е.П.Б. был последней встречей с нею...

 

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[15]

Октябрь 1874, Читтенден, Вермонт

Однажды в июле 1874 года я сидел в своем офисе и обдумывал одно трудное дело, которым я занимался в Городской корпорации [адвокатов] Нью-Йорка. Вдруг внезапно мне пришла мысль, что я уже многие годы не уделял внимания спиритуалистическому движению... Я пошел к газетчикам и купил экземпляр "Banner of Light". В нем я прочитал описание совершенно невероятных происшествий, а именно, об отвердении форм-привидений, которые, как говорилось, происходили на одной ферме в районе города Читтенден в штате Вермонт, в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка. Я сразу же отметил: если то, что посетители могли видеть и даже дотрагиваться и беседовать со скончавшимися родственниками, которые находили способ восстановить свои тела и одежду так, чтобы они временно были твердыми, видимыми и осязаемыми, было правдой, - это стало бы наиболее важным фактом в современной физической науке. Я решил сам поехать и посмотреть. Так я и сделал. Я пробыл там три или четыре дня, убедился в истинности данного рассказа и возвратился в Нью-Йорк. Я написал отчет о моих наблюдениях для нью-йоркской газеты "The Sun", которая распространяется практически во всем мире... Затем редактор нью-йоркской газеты "The Daily Graphic" предложил мне вернуться в Читтенден, чтобы поработать там вместе с художником, который будет делать зарисовки того, что я укажу, и провести тщательное расследование этого дела. Все это так сильно заинтересовало меня, что я отдал необходимые распоряжения по ведению дел в офисе и 17 сентября вернулся в родовое имение Эдди, как оно называлось по фамилии владельцев, проживавших там. Я оставался в этом таинственном доме примерно двенадцать недель, в окружении призраков, ежедневно наблюдая феномены экстраординарного характера... Тем временем в газете "The Daily Graphic" дважды в неделю печатались мои письма о "привидениях Эдди". Каждое письмо сопровождалось зарисовками призраков, которых художник, мистер Кэппс, и я, а также и все остальные видели на самом деле - иногда нас было не менее сорока человек, - присутствуя в комнате для сеансов. Именно публикация этих писем привлекла госпожу Блаватскую в Читтенден, где мы и встретились.

Я помню первые дни нашего знакомства так, будто это было вчера... Это был солнечный день, и даже старый, мрачный дом фермера выглядел приветливо. Он был расположен в прекрасном месте - в долине, окруженной зелеными холмами, которые переходили в горы, до самых гребней покрытые кудрявыми рощами. Было бабье лето, когда все вокруг покрывается прозрачным синеватым туманом... и листва буков, вязов и кленов, тронутая первыми морозами, меняет зеленый цвет на мозаику золотого и багряного, что кажется, будто все украшено яркими королевскими флажками...

 В полдень в доме Эдди наступал обеденный час, и, входя в плохо обставленную и неудобную столовую, Кэппс и я увидели Е.П.Б. Она приехала незадолго до полудня вместе с французской дамой - канадкой; они уже сидели за столом, когда мы вошли. Сначала мой взгляд привлекла алая гарибальдийская блуза, которую носила Е.П.Б., - так резко контрастировала она с тусклыми цветами окружающей обстановки. На голове Е.П.Б. была копна волос светлого цвета, жесткие, блестящие и скрученные в кудряшки от самых корней и почти до плеч, похожие на овечью шерсть. Эти волосы и красная блуза привлекли мое внимание в первую очередь. Массивное калмыцкое лицо, властное, своеобразное и бесстрашное, представляло собой столь же резкий контраст на фоне обыкновенных лиц находившихся в комнате, как и ее алая блуза на фоне белесых оттенков стен, мебели и тусклых костюмов остальных гостей. Самые разнообразные и странные люди постоянно приходили и приезжали в дом Эдди, чтобы увидеть медиумические феномены, и поэтому единственное, что пришло мне в голову при виде этой эксцентричной дамы, это то, что вот еще один подобный экземпляр. Остановившись в дверях столовой, я шепнул Кэппсу: "Вот это да! Посмотрите на этот образчик, приятель". Я прошел прямо к ней и сел напротив, решив заняться своим любимым делом - изучением характеров.

Эти две дамы беседовали по-французски, произнося всякие мало связанные фразы... После обеда они обе пошли наружу, госпожа Блаватская скрутила себе сигарету, я предложил ей огонь, воспользовавшись этим как предлогом для начала разговора. Я что-то сказал на французском, и мы начали разговаривать на этом языке. Она спросила меня, как долго я здесь нахожусь и что я думаю об этих феноменах; сказала, что она весьма интересуется подобными вещами и что в Читтенден ее привлекли прочитанные ею письма в газете "The Daily Graphic"; интерес публики к этому был настолько велик, что иногда невозможно было купить газету уже через час после публикации, и за последний выпуск ей пришлось заплатить доллар. "Я колебалась, ехать сюда или нет, - сказала она, - потому что опасалась встретить тут этого полковника Олькотта". - "Почему вы так его опасаетесь, мадам?" - полюбопытствовал я. - "Боюсь, что он может написать обо мне в своей газете". Я сказал, что она может не беспокоиться, ибо я совершенно уверен, что полковник Олькотт не станет упоминать ее в своих письмах, если только она сама этого не захочет. И я представился. Мы сразу стали друзьями. Мы понимали, что принадлежим к одному социальному миру - космополитов, вольнодумцев, и почувствовали себя связанными друг с другом более тесно, чем со всей остальной компанией... Это была общая тяга к высокому оккультному аспекту человека и природы; притяжение души к душе, не пола к полу...

На прогулках с моей новой знакомой мы вели беседы о феноменах Эдди и подобных вещах в других местах. Я открыл для себя, что она была великой путешественницей, видела множество оккультных вещей и встречалась с Адептами оккультных наук, но поначалу она и словом не обмолвилась ни о том, что знает о существовании гималайских Мудрецов, ни о своих собственных способностях. Она говорила о материалистической теории американского спиритуализма, который представлял собой что-то вроде разгула феноменов, что сопровождалось относительным безразличием к философии. Ее манера говорить была изящной и захватывающей, ее характеристика людей или вещей - оригинальной и остроумной. Она особенно старалась вызвать меня на дискуссию о моих собственных идеях относительно духовных вопросов и выразила радость, обнаружив, что я инстинктивно мыслил согласно тем же оккультным направлениям, что и она сама. Она говорила не как восточный мистик, а, скорее, как утонченный спиритуалист. Что касается меня, то я тогда ничего или почти ничего не знал о восточной философии, и поначалу она хранила молчание относительно этого предмета.

Сеансы Уильяма Эдди, главного медиума в семье, проходили каждое утро в большой комнате на верхнем этаже бокового крыла дома, над гостиной и кухней... В дальнем конце комнаты для сеансов стояла... узкая кабина... где усаживался Уильям Эдди в ожидании феноменов. Он не мог управлять ими, а просто сидел и ждал, когда они сами появятся. На двери кабины висело одеяло, что создавало в кабине полную темноту. Вскоре после того как Уильям залезал в этот шкаф, одеяло откидывалось и вперед выходила фигура какого-нибудь умершего мужчины, женщины или ребенка... которая сначала была твердой и видимой, но в следующую же минуту превращалась в ничто и становилась невидимой. Фигуры растворялись на виду у всех наблюдателей.

До прибытия Е.П.Б. появлявшиеся фигуры представляли собой либо краснокожих индейцев, либо американских или европейских родственников гостей Эдди. Но с первого же сеанса в ее присутствии перед нами начали появляться духи других национальностей. Среди них был грузинский мальчик-слуга с Кавказа, торговец-мусульманин из Тифлиса, русская девочка-крестьянка и другие... Появление подобных фигур в комнате для сеансов у этих бедных, почти неграмотных вермонтских фермеров, у которых не было ни денег на покупку театрального реквизита, ни опыта по его использованию, даже если бы он был у них, ни места, где они могли бы припрятывать его, было для каждого очевидца убедительным доказательством того, что эти призраки были настоящими. В то же время это показывает, что странная способность вызывать эти образы из того места, которое у азиатов называется кама-лока, принадлежала госпоже Блаватской. Впоследствии, когда прошло уже долгое время, меня посвятили в то, что она вызывала их посредством своих собственных развитых мощных способностей.

Е.П.Б. сделала все возможное, чтобы возбудить во мне подозрение относительно ценности феноменов Уильяма Эдди как доказательства разумного управления духами со стороны медиумов, говоря мне, что если они настоящие, то должны быть двойниками медиума, который выходит из своего тела, принимая вид другого человека; но я не верил ей. Я приводил тот довод, что эти формы обладали таким разнообразием в росте, комплекции и внешности, что не могут быть масками Уильяма Эдди; что они являются тем, чем кажутся, а именно духами умерших. Временами наши споры становились весьма жаркими, ибо в то время я не слишком глубоко проник в вопрос о пластической природе человеческого двойника, чтобы оценить силу ее намеков, тогда как восточную теорию майи я не знал вообще. Цель, однако, как она мне сказала, состояла в том, чтобы убедиться в моей склонности ничего не принимать на веру и упорно держаться за те факты, которые я знал, и за идеи, которые я приобрел. День ото дня наша дружба становилась все более и более крепкой, и к тому времени как Е.П.Б. собралась покинуть Читтенден, она приняла от меня шутливое прозвище Джек, и именно так она подписывалась в своих письмах ко мне из Нью-Йорка. Когда мы расстались, мы были хорошими друзьями и надеялись на продолжение столь приятно начавшегося знакомства...

 

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[16]

Ноябрь 1874 - апрель 1875, Нью-Йорк

и затем Филадельфия, Пенсильвания

В ноябре 1874 года, когда все мои исследования [в Читтендене, Вермонт] были завершены, я вернулся в Нью-Йорк и нанес визит Е.П.Б. на ее квартире на Ирвинг Плейс, 46, где она провела для меня несколько сеансов столоверчения и общения со стуками, получения посланий от всяких персонажей, в основном от невидимой мыслящей силы, которая называла себя - Джон Кинг [король]... Я думал тогда, что это подлинный король Джон, настолько убедительной показалась мне его личность, и я не мог вообразить, что это может быть кто-то другой. Но теперь, видя, чт'о Е.П.Б. способна творить в плане проведения майявических (т.е. гипнотических) иллюзий и управления стихиями, я убежден, что Джон Кинг представлял некую поддельную сущность, которая подчинялась ей как марионетка и использовалась в качестве помощника при моем обучении. Поймите меня, эти явления были реальны, но их причиной не был развоплощенный человеческий дух... Она поддерживала эту иллюзию в течение месяцев... и я наблюдал многочисленные явления, которые выполнялись предполагаемым королем Джоном...

...После моего приезда в дом Е.П.Блаватской в Филадельфии... она провела со мной один эксперимент, в котором я представлял собой пассивного посредника... Она вертела для меня столы с наличием контакта между ее руками и столом и без него; производила тихие и громкие стуки - иногда при этом держа руку в шести дюймах над поверхностью, иногда кладя свою руку поверх моей на стол; получая волшебным образом послания для меня от поддельного короля Джона, которые при помощи стуков и алфавита я записывал на листочках бумаги... В конце концов мне показалось, что некоторые из этих посланий, относившиеся к третьим лицам, стоит сохранить, и поэтому я по пути домой приобрел записную книжку, какие бывают у журналистов. Добравшись домой, я показал ей эту книжку и объяснил, для чего она предназначается. В этот момент она сидела, а я стоял. Не притрагиваясь к книжке, не делая никаких мистических пассов или знаков, она попросила меня положить ее ко мне за пазуху. Я так и сделал, и после минутной паузы она попросила меня вынуть ее и заглянуть внутрь. Вот что я обнаружил: на оборотной стороне передней обложки химическим карандашом было написано следующее:

"Джон Кинг,

Генри Морган, его книга.

4 день Четвертого месяца 1875 от Р.Х.".

Под этими словами был изображен розенкрейцерский камень; над дугообразной короной, украшенной драгоценностями, слово "Судьба", ниже - ее имя, "Елена", вслед за тем шло нечто вроде "99", потом что-то смазанное, и затем просто +... Эта книжка сейчас, когда я пишу, лежит передо мной на столе, и я беру это описание с самого рисунка непосредственно... Одной из примечательных особенностей этого примера психодинамики является тот факт, что никто, кроме меня, не притрагивался к книжке после того, как она была приобретена; она находилась в моем кармане до того момента, как я показал ее Е.П.Б. с расстояния примерно в два или три фута, после этого я сам положил ее за пазуху, вынул через мгновение, когда мне сказали это сделать, и след от записи и рисунка химическим карандашом был оставлен в течение того времени, пока она находилась во внутреннем кармане моего сюртука. Кроме того, надпись на внутренней стороне обложки была очень специфичной... Это было сделано затейливым, но вполне характерным почерком, непохожим на почерк Е.П.Б., но идентичным с тем, которым были написаны остальные послания от Джона Кинга - от самого первого до последнего. Значит, Е.П.Б., обладая способностью оставлять видимые рисунки, перенесла из своего ума на бумагу образы слов, написанных этим характерным шрифтом; или, если это сделала не она, а какой-то другой знаток этого искусства, то он должен был бы проделать это тем же самым способом - сначала мысленно нарисовав эти слова и рисунки, а затем оставив соответствующий отпечаток на бумаге, т.е. сделал их видимыми так, будто они были написаны химическим карандашом...

 Понемногу Е.П.Б. давала мне знания о существовании восточных Адептов и об их способностях и предоставляла мне широкий спектр феноменов, доказывавших ее собственную способность управлять оккультными силами природы...

 

 

УИЛЬЯМ К. ДЖАДЖ[17]

Август 1875 - 1878, Нью-Йорк

Мое первое знакомство с Е.П.Блаватской произошло зимой 1875 года. В то время она проживала в апартаментах на Ирвинг Плейс, Нью-Йорк... У нее было несколько комнат анфиладой. Передние комнаты выходили окнами на Ирвинг Плейс, а задние - в сад. Мой первый визит произошел вечером, и я увидел ее там в окружении большого количества людей, которых всегда привлекало ее присутствие. Они говорили на нескольких языках, и госпожа Блаватская, многословно что-то говоря на русском, внешне совершенно поглощенная своим разговором, вдруг неожиданно оборачивалась и вставляла какое-нибудь замечание по-английски в дискуссию между другими людьми на тему, совершенно отличающуюся от той, которой она была занята. Это никогда не представляло для нее никакой трудности, так как она немедленно возвращалась к своему разговору по-русски, продолжая его практически точно с того места, где он был прерван.

В этот первый вечер было сказано много такого, что завладело моим вниманием и пробудило мое воображение. Я обнаружил, что она читает мои тайные мысли, знает о моих личных делах. Без всяких вопросов и определенно не имея никакой возможности у кого-либо что-то выспросить обо мне, она упомянула о нескольких частных и особенных обстоятельствах, что сразу же показало, что она отлично знает мою семью, мою историю, мое окружение и образ мыслей...

На следующий день я решил провести с госпожой Блаватской эксперимент. Я взял старинную фигурку скарабея, которую она никогда не видела, упаковал ее и отправил ей через почтового клерка, который служил в подчинении у моего друга. Моя рука не касалась этой посылки, также я не знал, когда она была отправлена. Но когда я второй раз навестил ее в конце недели, она встретила меня с благодарностью за скарабея. Я прикинулся, что ничего не знаю. Но она заявила, что притворяться бесполезно, и затем рассказала мне, как я отправил это и где именно клерк посылал это по почте. В течение времени, которое прошло между тем, как я ее видел, и отправкой посылки, никто не слышал от меня ни единого слова относительно этого дела.

Через короткое время после нашей встречи она переехала на 34-ю стрит, и в ее пребывание там я очень часто наносил ей визиты. В этих комнатах я постоянно слышал стуки в мебели, в посуде, зеркалах, окнах и стенах, что обычно происходит во время темных спиритических сеансов. Но при ней они случались на свету и только в том случае, когда она им приказывала. Также нельзя было чем-либо вызвать их, если она приказывала им прекратиться. Они проявляли способность к мышлению и по ее просьбе меняли громкость от слабой до сильной, а также частоту - от очень быстрой до нескольких стуков в минуту.

Она пробыла на 34-й стрит всего несколько месяцев, а потом перебралась на 47-ю стрит...

После того как она с удобством расположилась на 47-й стрит, там, как обычно, она с утра до вечера была окружена всевозможными посетителями и таинственными феноменами - необычными проявлениями и звуками. Я провел там множество вечеров и наблюдал при ярком газовом свете огромные светящиеся шары, скользившие по мебели или игриво скакавшие с места на место, в то время как протяжные колокольные звоны необыкновенной красоты, переливаясь, возникали то там, то здесь прямо из воздуха комнаты. Эти звуки часто имитировали пианино или гамму из звуков, которую высвистывал я или еще кто-нибудь из присутствовавших. Пока все это происходило, Е.П.Блаватская, не обращая на это внимания, читала или работала над рукописью "Разоблаченной Изиды".

...Проявление на бумаге посланий или предложений происходило очень часто, и я хочу рассказать об одном из них, которое я видел собственными глазами и трогал собственными руками, и поэтому оно для меня представляется совершенно реальным.

Однажды, примерно в четыре часа дня, я читал книгу... которую мне только что принес мой друг полковник Олькотт. Я находился на расстоянии примерно шести футов от Е.П.Блаватской, которая работала над рукописью. Я внимательно прочитал титульный лист книги, но забыл, как она называлась. Но я помню, что на нем не было написано ни единого слова. Когда я стал читать первый абзац, то услышал звук колокола в воздухе и, оглянувшись, увидел, что госпожа Блаватская внимательно на меня смотрит.

"Что за книгу вы читаете?" - спросила она.

Перевернув обратно на первую страницу, я хотел было прочитать вслух название, когда мой взгляд упал на послание, написанное чернилами вдоль верхнего края страницы, на которую еще несколько минут назад я смотрел и видел ее совершенно чистой. В этом послании было примерно семь строк, и жидкие чернила даже еще не просохли на странице - в нем содержалось замечание относительно содержания этой книги. Я абсолютно уверен, что когда я взял этот том в руки, на титуле не было написано ни единого слова...

Практически при любом перемещении предмета таинственным образом по ее комнате или при прохождении его через воздух сверхъестественным способом на некоторый промежуток времени, короткий или длинный, распространялся весьма специфический, хотя и приятный запах. Одно время он напоминал запах сандалового дерева, смешанный с чем-то, по моему мнению, вроде турецкой розы; потом это было какое-то неизвестное восточное благовоние, а иногда он становился похожим на запах трав, которые используются в храмах.

Однажды она спросила меня, не хочу ли я снова почувствовать запах благовония. Получив утвердительный ответ, она взяла в руку мой носовой платок, подержала его некоторое время, и когда отдала его назад, он издавал очень сильный запах, так хорошо мне знакомый. Затем, желая показать, что ее руки чисты и не могли ароматизировать платок, она разрешила мне исследовать их. Руки ничем не пахли. После того как я убедился, что в ее руках нет парфюмерии или чего-либо пахнущего, я обнаружил, что из одной руки начал выделяться специфический сильный аромат, а из другой волнами пошел запах благовония...

...Однажды вечером я торопился скопировать только что сделанный мною рисунок и смотрел на стол в поиске резака для бумаги, которым я хотел провести по обратной стороне рисунка, чтобы перенести слой лишнего графита на чистый лист бумаги.

Пока я его искал, кто-то высказал идею, что обратная круглая сторона ложки могла бы вполне подойти для такого дела, и я привстал, чтобы пойти на кухню за ложкой. Но госпожа Блаватская сказала: "Подожди, тебе не надо туда идти; остановись на секунду". Я остановился в дверном проеме, и она, сидя в своем кресле, подняла свою левую руку. В это мгновение большая столовая ложка пролетела по воздуху через комнату от противоположной стены и опустилась к ней в руку. Там не было никого, кто мог бы бросить ее, а столовая, откуда была перемещена эта ложка, находилась примерно в тридцати футах; две кирпичные стены отделяли ее от передней...

Мой офис находился по меньшей мере в трех милях от ее комнат. Однажды примерно в два часа дня я сидел в офисе и читал один юридический документ, направив все свое внимание на его содержание. В офисе больше никого не было, а ближайшая комната была отделена от него широким проемом, или окном, которое было проделано в здании для освещения внутренних комнат. Внезапно я почувствовал в руке характерное ощущение "прилива", которое предшествовало всем странным событиям, происходившим в присутствии Е.П.Б., и в это мгновение на край письменного стола, а потом с него на пол прямо с потолка упала сложенная треугольником записка от госпожи ко мне... Послание было написано ее почерком, и сверху ее рукой был надписан адрес...

 

 

ДЖЕЙМС Г. УИГГИН[18]

Конец августа 1875, Нью-Йорк

...Розенкрейцерство провозглашает, что Братство оккультистов существовало и существует до сих пор, достигая совершенства на дальнем Востоке... что в архивах этого Братства до сих пор сохраняются великие записи истин о людях и природе... что розенкрейцеры могут производить то, что ошибочно называют чудесами, посредством своего знания истинной сущности вещей... что человеческие тела могут произвольно исчезать и появляться; что они могут парить в воздухе... что вся природа подвержена влиянию их воли, которая работает посредством их знания божественных законов...

Довольно волнующее переживание - обнаружить, что ты имеешь связь с такими людьми, которые владеют или заявляют о том, что владеют, подобными силами... Розенкрейцерство выдвинулось на заметное место с прибытием в Соединенные Штаты русской баронессы госпожи Блаватской... Я был любезно приглашен моим другом мистером Чарльзом Сотераном из "American Bibliopolist" встретиться с самой госпожой и... с полковником Олькоттом на следующий вечер на Ирвинг Плейс, 46... Полковник Олькотт хорошо известен как автор книги "Люди из другого мира"... Его опытность как юриста и военного следователя, можно предполагать, ставит его вне всяких подозрений о подлоге...

У.К. Джадж из Нью-Джерси имеет юридический склад ума, а его романтичная жена выше всяческих похвал.

Там также присутствовал джентльмен из Бостона...

Центром группы была госпожа Блаватская, которая, несомненно, одна из наиболее оригинальных и интересных женщин из всех, которые мне когда-либо встречались. В газетах жаловались на ее сигареты... Госпожа говорит по-английски с очень сильным акцентом, но с замечательной беглостью и точностью, четко выделяя тонкости языка и быстро вникая в его аллюзии... У нее есть фантастический розенкрейцерский драгоценный камень... который она носит на шее. Ей, вероятно, около сорока лет, она имеет плотное, грубоватое и внушительное телосложение. Интересными были истории, которые она рассказывала о своем пребывании в Азии и Африке... Восхитительны были также ее повествования о ее попытках заниматься коммерцией, когда она отправила судно за какао, которое так и не смогло выплыть из порта по причине своей непригодности. Удивительные вещи, которые она наблюдала среди племен колдунов в Африке... Фаллический элемент в религиях, души цветов, недавние чудеса среди медиумов... двойственность природы, романтизм, гравитация, карбонарии, шарлатанство... литература о магии - вот некоторые из тем, оживленные дискуссии по которым часто затягивались далеко за полночь. Конечно же, если госпожа Блаватская сможет привести в порядок хаос, который представляет из себя современный спиритуализм, она окажет миру неоценимую услугу. Полковник Олькотт заявляет, что до встречи с госпожой Блаватской он не знал философии, способной объяснить противоречивые феномены, свидетелем которых ему довелось побывать...

 

 

ЮДЖИН РОЛЛИН КОРСОН[19]

Сентябрь-октябрь 1875, Итака, США

Знакомство и переписка моего отца Хирама Корсона с госпожой Блаватской начались следующим образом. 15 июля 1874 умерла моя сестра, единственная дочь моего отца, и это было для него страшным ударом. В различных религиях он утешения не нашел и тогда обратился к спиритуализму, стремясь получить какую-то весть от своего ребенка и уверенность в продолжении его существования. В конце концов он поверил, что эта весть была ему дана, и уверенность в продолжении существования его дочери стала очень сильной...

О появлении Е.П.Б. в нашей стране стало известно повсюду после ее посещения братьев Эдди в Читтендене, Вермонт, когда она опубликовала свои впечатления от сеансов этих медиумов. Тогда мой отец написал ей...

Ее письма... повысили его интерес к ней настолько, что он и моя мать пригласили ее к себе погостить в наш дом в Итаке. В то время мой отец был преподавателем англо-саксонской и английской литературы в Корнеллском университете, где он работал с 1870 года. Он был замечательным ученым с широкими интересами и приобрел огромное влияние и известность как преподаватель, особенно в области английской поэзии... Моя мать, француженка, весьма образованная женщина с самыми разными интересами, мало интересовалась спиритуализмом, он никогда не завладевал ею настолько, как моим отцом. Она восприняла потерю дочери с великим самообладанием и смирением, и ее интерес к Е.П.Б. был направлен скорее к ней самой, чем к ее учению и миссии. Оккультизмом моя мать не интересовалась; наоборот, она была очень сильно настроена против него...

...Е.П.Б. прибыла в Итаку... примерно 17 сентября 1875 года. У моего отца был коттедж, известный как Коттедж Ричардсон на Хьюстус стрит... В то время года, когда Е.П.Б. посетила Итаку, погода обычно замечательная. В октябре наступает бабье лето; деревья надевают осенний наряд, вечером и утром воздух ясный и морозный, с приятным теплом в середине дня, далекие холмы и озера окутаны голубой дымкой... Итака расположена в долине озера Кайюга, на восточном, западном и южном холмах, а пригороды находятся почти в лесу - настолько там зелено. Дом моего отца был на восточном холме... На этом же холме стоит университет - впечатляющий ряд зданий благородного вида...

...В письме, датированном 2 октября 1875 года, мой отец писал: "Госпожа Б. все еще находится у нас. Она доставляет нам немало проблем, а в обмен мы получаем очень немного, ибо она всецело занята собственной работой. Я ожидал, что у нас будут какие-нибудь совместные спиритические "посиделки"; но она не только не расположена, но и решительно настроена против чего-либо подобного. Она славная женщина, но она совершенно чурается каких-либо радостей и развлечений жизни. Она - громадный русский медведь..."

Однажды мой отец сказал ей: "Очень жаль, госпожа, что вы не видите тех красот, которые находятся вокруг вас. Я бы хотел пригласить вас на экскурсию, чтобы вы посмотрели на здания университета и на прекрасные окрестности". Она в конце концов согласилась поехать, но мой отец умолял ее не курить в карете, так как люди к этому непривычны, и, кроме того, это создаст плохое впечатление и может вызвать нарекания, особенно в его адрес как порядочного университетского преподавателя. На это она так же неохотно согласилась. Но до того как поездка окончилась, госпожа заявила, что ей необходимо выкурить сигарету, что она больше ни минуты не может терпеть, и попросила, чтобы ей позволили выйти из кареты, чтобы она могла присесть на камень у обочины дороги и с удобством покурить. Если селяне примут ее за цыганку, ну и что, чем это ей навредит? Так вот и сидела будущий автор "Разоблаченной Изиды" и "Тайной Доктрины", получая удовольствие от своих собственных мыслей и забыв обо всем, что ее окружает, даже об ожидающих ее лошадях, кучере и карете с пассажирами. Возможно, она хотела не столько покурить, сколько побыть наедине со своими мыслями. Когда сигареты закончились, она вернулась в карету, и поездка была продолжена.

Мой отец особенно подчеркивал этот случай как пример увлеченности этой женщины. Как часто он мне говорил: "Я никогда не видел столь мощной натуры, так целеустремленно идущей к своей цели, столь мощной энергии; ничто вокруг не имело для нее важности; даже если бы небеса упали на землю, она продолжала бы свой путь".

Я всю жизнь сожалел о том, что мне не довелось повстречаться с ней в то время... Я находился в Филадельфии - изучал медицину, поэтому мне приходится ссылаться на то, что рассказывали мать и отец...

Что касается одежды, то она носила в основном просторное платье с вышитым жакетом, как это описывала моя мать, где в одном кармане была бумага для сигарет, а в другом - табак. Мой отец, который сам был заядлым курильщиком и ценителем табака, считал, что ее табак был дешевой марки; возможно, причиной тому был недостаток у нее денег. Количество сигарет было неисчислимым, и во всех цветочных горшках было полным-полно окурков...

Все свое время она проводила за письменным столом, писала, писала, писала - большую часть дня, часто далеко за полночь, поддерживая широкую переписку посредством длинных писем. Здесь она начала писать "Разоблаченную Изиду", примерно по двадцать плотно исписанных страниц в день...

Как-то она спросила у моего отца значение какого-то греческого слова из Нового Завета, и когда он ответил, что не может вспомнить, но посмотрит в словаре, она сказала ему наполовину раздраженно, наполовину в шутку: "Эх вы, школяр! Как же вы не знаете?" Отец принес ей греческий словарь, и она продолжила свою работу...

Моя мать описывала мне, как Е.П.Б. сиживала за пианино, импровизируя с большим мастерством, проявляя незаурядное умение для человека, который играет лишь изредка, когда появляется настроение...

Феномены Е.П.Б. были не постоянным фактором ее присутствия, а лишь редким исключением. Иногда она демонстрировала стуки, которые вызывала сознательно; они повторялись в различных частях комнаты. Мой отец был знаком с подобными феноменами, которые происходили в комнате для сеансов при посредстве обычного медиума, но получил гораздо более сильное впечатление от того, что их производила сознательная воля. Как-то он спросил Е.П.Б., может ли она определить мое местонахождение и рассказать, что я делаю, - я был тогда студентом-медиком в Филадельфии. Она дала ему точный отчет, где я и что со мной происходит. В то время я посещал своего наставника на Грин стрит. Е.П.Б. сказала, что я в большой степени нахожусь под его влиянием, - это было правдой... В другом случае она заставила подняться на воздух тяжелый стол, не прикасаясь к нему, и она постоянно повторяла, что все это происходит по ее сознательной воле и не может сравниваться с обычными медиумическими феноменами.

...Пробыв у нас примерно месяц, Е.П.Б. уехала в Нью-Йорк. Отец писал мне: "Госпожа Блаватская уехала. Хотя ее пребывание сопровождалось множеством неприятных для нас вещей, в целом мы получили удовольствие от ее посещения. Она очень примечательная женщина, человек с бешеной энергией. Я никогда не видел подобного трудолюбия. Она часто писала с самого утра до полуночи, делая перерывы только на обед и чтобы покурить. В день она выкуривала две сотни сигарет. Бердсли сделал несколько восхитительных снимков с нее. Я вышлю тебе один, как только они будут готовы..."[*1]

 

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[20]

Сентябрь-ноябрь 1875, Нью-Йорк

7 сентября 1875 года группа дам и господ по моему предложению приняла согласие сформировать то, что впоследствии превратилось в Теософское общество... Встреча... представляла собой неформальное собрание друзей и знакомых... в гостиной госпожи Блаватской на Ирвинг Плейс, 46, чтобы прослушать доклад мистера Джорджа Х.Фельта о сделанном им открытии потерянного канона пропорций, с использованием которого непревзойденные архитекторы Египта и Греции строили свои храмы и форумы. Интерес к его лекции, проиллюстрированной набором очень четких цветных чертежей, увеличился десятикратно, когда он заявил, что, читая эти иероглифы, он не только сделал открытие о широком использовании в египетских храмовых мистериях духов-элементалов, но и расшифровал мантрамы, которыми их заклинали, провел их практическую проверку и обнаружил их действенность.

В собравшейся компании было несколько старых спиритуалистов, в том числе и я, которые выразили готовность и желание исследовать данный предмет... Что касается меня, то я был совершенно убежден в... существовании духов-элементалов и в способности человека подчинять их своей воле после наблюдений за многочисленными феноменами, которые производила госпожа Блаватская... Мне также стало известно о существовании посвященных Адептов магии в Египте, Индии и в некоторых других местах. Поэтому я подумал, что есть отличная возможность при помощи мистера Фельта и без упоминания имен Учителей пролить поток света на проблему психических феноменов. Я черкнул на листочке бумаги одну или две строчки, спрашивая у Е.П.Б. ее мнение относительно того, чтобы сейчас предложить сформировать подобное общество, и попросил мистера Джаджа передать эту записку ей на противоположный край комнаты.

Когда она кивком головы выразила свое согласие, я встал, сделал несколько замечаний относительно лекции и лектора и осведомился у присутствовавших, готовы ли они присоединиться ко мне и организовать общество для исследований в той области, к которой относилось открытие мистера Фельта. Я сослался на материалистические тенденции нашего века и на стремление человечества получить абсолютное доказательство бессмертия; указывая на широкое распространение спиритуалистического движения как на самое лучшее доказательство этого факта и намекая на то, что в нашей филантропической работе нам будет оказана помощь со стороны Учителей, у которых Е.П.Б. научилась тому, что она знала, если мы серьезно и самоотверженно примемся за учебу...

Мое мнение о том, что существует необходимость в создании подобного общества... получило всеобщее подтверждение. Мистер Джадж сделал предложение, которое было принято... чтобы избрать меня председателем собрания, и по моему предложению мистер Джадж был избран секретарем. Были проведены выборы комитета по формированию Устава... Следующая встреча была проведена 8-го и еще одна - 13 сентября; на последней Уставной комитет сделал доклад о ходе своей работы и было принято название - Теософское общество. 16 и 30 октября были проведены очередные собрания; на них был рассмотрен и принят Устав, которому еще предстояло пройти окончательный пересмотр. На собрании 17 ноября он был формально принят в пересмотренном виде, президент произнес свое Вступительное обращение, и Теософское общество начало свое существование как полноценная организация. На собрании 30 октября были избраны администраторы в следующем составе: президент - Г.С.Олькотт; вице-президенты - д-р С.Пенкоуст и Дж.Х.Фельт; секретарь-корреспондент - Е.П.Блаватская; ответственный за запись секретарь - Джон Сторер Кобб; бухгалтер - Х.Дж.Ньютон; библиотекарь - Чарльз Сотеран; советники - Дж.Г.Уиггин, Р.Б.Вестбрук, Эмма Хардиндж Бриттен, д-р. С.Е.Симмонс, Герберт Д.Моначези; юрисконсульт Общества - У.К.Джадж.

...Изначально заявленной целью Теософского общества было изучение оккультной науки и эзотерической философии, в теории и практических приложениях, и популяризация этих фактов во всем мире. В преамбуле говорится: "... основатели надеются, что более глубокое проникновение в эзотерические философии древних времен, чем было достигнуто до сих пор современной наукой, предоставит им возможность получить для себя и для других исследователей доказательство существования невидимой Вселенной, понять природу ее обитателей, если таковые там найдутся, и законы, которые управляют ими и их отношениями с человечеством". Одним словом, мы надеялись обрести оккультное знание при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. То, что наши идеи были эклектичны, и то, что мы не были сектой, ясно проявляется во втором параграфе преамбулы:

"Какими бы ни были частные мнения его членов, Общество не имеет никаких навязываемых догм или распространяемого вероучения. Оно не сформировано как некая спиритуалистическая схизма, не собирается выступать в качестве врага или друга какой-либо секты или философского течения. Его единственной аксиомой является всемогущество Истины, его единственным вероучением является провозглашение неизменной преданности ее открытию и распространению. При рассмотрении качеств тех, кто заявляет о своем желании стать его членом, оно не различает ни расы, ни пола, ни цвета кожи, ни национальности или религиозной принадлежности".

...Нашим первым сильным разочарованием стала неспособность мистера Фельта выполнить свои обещания. С большим трудом я уговорил его прочитать еще одну-две лекции, но он никогда не показывал нам ничего, кроме "помахивания исчезающего хвостика" элементала. Е.П.Б., которая в то время день и ночь трудилась над своей первой книгой "Разоблаченная Изида", вскоре отказалась даже посещать наши собрания, не говоря уж о том, чтобы показать хотя бы самый маленький феномен, несмотря на то, что она постоянно удивляла своих посетителей у себя дома.

...То, что сказано выше, - это простое и неприукрашенное повествование о начальном этапе существования Теософского общества, как это выглядело со стороны... У меня не было "приказа" сформировать Общество... Основание самой этой идеи лежит в моей давнишней и практической заинтересованности в психических науках, которая теперь, после феноменов Е.П.Б. и моего недавнего знакомства с восточными Адептами, превратилась в жаркое пламя, тем более что появилась хорошая возможность внести огромный вклад в работу по достижению знания об Астральном Мире и его расах при помощи мистера Фельта и Е.П.Б. Эта идея возникла у меня естественно и спонтанно, как возникают подобные идеи в повседневной жизни человека. Но за этим скрывается более глубокая проблема. Действительно ли мысль о формировании... Теософского общества родилась в моем собственном мозгу или она была помещена туда ab extra[*2] каким-нибудь Учителем посредством переноса мысли?..[*3]

  

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[21]

Лето 1875 - сентябрь 1877, Нью-Йорк

Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи, которую она написала, и сказала: "Я написала это вчера вечером "по приказу", но я не знаю, на кой черт это нужно. Может быть, это для газетной статьи, может быть, для книги, может, вообще ни для чего; как бы то ни было, я сделала, как мне приказали". И она спрятала это в ящик письменного стола, и некоторое время об этом ничего не говорилось. Но в сентябре... она поехала погостить к своим новым друзьям - профессору Корсону из Корнеллского университета и его супруге, и работа была продолжена. Она сообщила мне в письме, что это будет книга об истории и философии восточных школ и их связи с современными школами. Она добавила, что пишет о таких вещах, которые никогда не изучала, и приводит цитаты из книг, которые никогда не читала. И что для проверки точности цитирования профессор Корсон сравнил ее книгу с классическими текстами из библиотеки университета и обнаружил, что все процитировано совершенно правильно.

После возвращения в город она не проявляла особого трудолюбия в отношении этого дела, занимаясь рукописью лишь время от времени... но через месяц или два после создания Теософского общества мы с ней сняли два гостиничных номера на 34-й стрит, она на втором, а я на третьем этаже, и с той поры работа над рукописью "Изиды" продолжалась без перерывов или отвлечений до самого завершения в 1877 году.

За всю свою жизнь она не проделала и десятой части подобного литературного труда, более того, я не знаю ни одного журналиста, пишущего ежедневно, который мог бы сравниться с ней по выносливости и неиссякаемости рабочей энергии. С утра до вечера она находилась за своим письменным столом, и весьма редко кто-либо из нас ложился спать ранее 2 часов ночи. Днем мне нужно было отлучаться по делам, но всегда после раннего обеда мы садились вместе за наш большой письменный стол и работали так, будто это был вопрос жизни и смерти, до тех пор, пока усталость тела не принуждала нас остановиться. Что за воспоминания!..

У ее работы не было фиксированного плана, идеи приходили в ее ум потоком, как будто у нее внутри находился неиссякаемый источник, который постоянно грозил перелиться через край... Вот так все это и шло в совершеннейшем беспорядке, подобно непрекращающемуся течению, и каждый параграф был законченным сам по себе, его можно было удалить без всякого вреда по отношению к предыдущему или последующему...

Как выглядела ее рукопись - надо было видеть: изрезанная и склеенная, снова изрезанная и подправленная! Если посмотреть ее на свет, можно было увидеть, что она состоит из шести, восьми, иногда десяти кусков, отрезанных от других страниц, склеенных вместе, и весь текст исчеркан вставленными между строк предложениями и словами...

Я по нескольку раз корректировал каждую страницу ее рукописи и каждую страницу чистового варианта; записывал для нее множество абзацев, часто просто выражая словами те ее идеи, которые она в то время... не могла удовлетворительным для себя образом сформулировать по-английски; помогал ей отыскивать цитаты и выполнял другую вспомогательную работу: вся эта книга является целиком плодом ее работы, насколько это касается личности на этом плане проявления, и именно ей должны причитаться все похвалы или упреки, которые она заслуживает... Кроме того, откуда Е.П.Б. извлекла те материалы, которые составляют "Изиду" и существование которых невозможно проследить до каких-либо источников, доступных для цитирования? Из астрального света, и посредством своего психовосприятия, от своих Учителей - Братьев, Адептов, Мудрецов, Мастеров, как их называют. Откуда я знаю это? Из совместной с ней двухлетней работы над "Изидой" и многих, многих лет другого литературного труда.

Наблюдение за работой Е.П.Б. было редкостным и совершенно незабываемым переживанием. Обычно мы сидели напротив друг друга за одним большим столом, и я мог видеть каждое ее движение. Ее перо летало над страницей, и вдруг Е.П.Б. неожиданно останавливалась, смотрела в пространство ничего не выражающими глазами ясновидящей на что-то невидимое, находившееся в воздухе перед ней, и начинала переписывать на бумагу то, что она там видела. По окончании цитаты ее глаза принимали прежнее естественное выражение, и она продолжала писать до тех пор, пока у нее не возникала снова потребность для подобного перерыва.

Я хорошо помню два случая, когда я тоже мог видеть и даже трогать книги, чьи астральные дубликаты она услужливо материализовала для меня, чтобы я мог рассмотреть их, проверяя гранки, поскольку я отказался отдавать страницы в готовый материал до тех пор, пока не будут устранены мои сомнения относительно правильности их воспроизведения...

Это произошло тогда, когда мы жили на 47-й стрит - в знаменитом в свое время ламаистском монастыре, который был главной штаб-квартирой Теософского общества. Я сказал: "Я не могу не проверить эту цитату, поскольку уверен, что в таком виде, как вы ее приводите, она совершенно непонятна". Она ответила: "А, отстаньте; она правильна; оставьте ее как есть". Я отказался, и тогда, наконец, она сказала: "Хорошо, потерпите минуту, я попробую получить ее". Отрешенное выражение появилось у нее в глазах, и вот она указала на дальний угол комнаты, на этажерку, где стояли всякие безделушки, и раскатистым голосом сказала: "Там!", а затем снова пришла в себя. "Там, там; пойди посмотри - это там". Я пошел и обнаружил два нужных тома, которые, насколько я знаю, отсутствовали в этом доме до того самого момента. Я сравнил текст с цитатой Е.П.Б., показал ей, что я был прав, подозревая здесь ошибку, сделал исправление в гранках и затем, по ее просьбе, вернул эти два тома на то место на этажерке, откуда я взял их. Я возвратился в свое кресло и продолжил работу, и через некоторое время обнаружил, посмотрев в том же направлении, что книги исчезли! После того как я рассказал подобную историю (совершенно истинную), несведущие скептики имеют полное право усомниться в моем душевном здоровье; я полагаю, от этого им станет легче. Точно такой же случай произошел с появлением другой книги, но на этот раз она не исчезла и до сих пор находится у нас.

Рукопись, выходившая из-под руки Е.П.Б., временами имела совершенно различный вид. Хотя почерк имел всегда один определенный характер, так что каждый, кто был знаком с ее почерком, мог сразу узнать каждую страницу как написанную Е.П.Блаватской, однако, если присмотреться повнимательнее, можно было обнаружить, по крайней мере, три или четыре разновидности одного стиля, и каждый из них присутствовал на нескольких страницах подряд, далее уступая место какому-то иному варианту каллиграфии... Стиль, присущий работе целого вечера или его части, внезапно уступал место другому стилю, который, в свою очередь, использовался в течение оставшегося вечера... Один из этих почерков Е.П.Б. был очень мелким, но ясным; другой - крупным и размашистым; еще один - четким, среднего размера и очень легко читаемым; а еще один - корявым и трудноразличимым, с буквами "а", "х" и "е", которые имели какую-то странную, иноземную форму.

Английский язык различался у этих разных стилей самым коренным образом. Иногда мне приходилось делать по нескольку исправлений в каждой строке, тогда как в других случаях я мог пропускать множество страниц, не найдя ни единой смысловой ошибки и не сделав ни одного исправления.

Наиболее совершенными из всех были рукописные страницы, написанные для нее, пока она спала. Начало главы о цивилизации древнего Египта (том I, глава XIV) является иллюстрацией к этому. Тем вечером мы завершили работу, как обычно, около 2 часов, причем оба мы настолько устали, что у нас даже не осталось сил, чтобы покурить и поболтать; она заснула прямо в кресле, когда я желал ей спокойной ночи, и я поспешил к себе в спальню. На следующее утро, когда я спустился к завтраку, она показала мне кипу бумаги, состоявшую, по крайней мере, из тридцати или сорока страниц прекрасно написанной рукописи, которую она получила уже написанной за нее каким-то Учителем. Это была совершенная во всех отношениях рукопись, и она была отправлена к издателям безо всякого пересмотра.

Любопытен тот факт, что каждое изменение в рукописи Е.П.Б. предварялось либо тем, что она выходила из комнаты на одну-две секунды, либо тем, что она впадала в транс или отрешенное состояние, когда ее безжизненные глаза смотрели мимо меня в пространство, что случалось чаще, а потом она снова почти мгновенно возвращалась в свое нормальное состояние. Это также сопровождалось заметным изменением личности или, скорее, личностных особенностей - в походке, интонациях голоса, выразительности манер, и, более всего, в темпераменте...

...Е.П.Б. ... выходила из комнаты одним человеком... а возвращалась другим. Не другим в смысле видимых изменений в физическом теле, а другим в отношении характера движений, речи и манер; в различиях умственных способностей, взглядов на жизнь, владения английской орфографией, идиоматикой и грамматикой, и другим - совершенно, абсолютно другим в смысле контроля за своим темпераментом, который в наилучшем состоянии был почти ангельским, а в наихудшем - совершенной противоположностью...

...Писала ли она "Изиду" так, как способен это делать обычный спиритический медиум?.. Я даю ответ: "Совершенно точно, что нет"... Я был знаком с медиумами самыми разными: которые говорили, впадали в транс, писали, проявляли различные феномены, исцеляли, обладали ясновидением и были способны материализовать предметы; я видел их в работе, посещал их сеансы и наблюдал проявления того, чем они владели или что владело ими. Случай Е.П.Б. не был похож ни на один из них. Она могла делать практически все то же самое; но она делала это по своей воле и для собственного удовольствия, днем или ночью, без обозначения "кругов", без выбора свидетелей или предъявления каких-то обычных для таких дел условий. Кроме того, я к тому же собственными глазами наблюдал, по крайней мере, некоторых из тех людей, которых я видел в астральном теле в Америке и Европе, после этого живыми и во плоти в Индии; я говорил с ними и дотрагивался до них...

...Один из ее Alter Ego, из тех, кого я впоследствии встречал лично, носил большую бороду и длинные усы, которые на раджпутский манер плавно переходили в бакенбарды. Он имел привычку постоянно дергать за усы в моменты глубокой задумчивости: он делал это механически и бессознательно. И вот, бывали такие мгновения, когда личность Е.П.Б. растворялась и она была "кем-то другим", и при этом я наблюдал за ее рукой - она как будто дергала и скручивала усы, которые совершенно определенно отсутствовали - их не было видно на верхней губе Е.П.Б., и в ее глазах было то отрешенное выражение до тех пор, пока, наконец, она не возвращалась в мир реальных вещей, но усатый Некто иногда бросал на меня взгляд, заметив, что я наблюдаю за ним, поспешно отдергивал руку от лица и продолжал работу над рукописью. Затем, там был еще другой Некто, который настолько ненавидел английский, что никогда не разговаривал со мной ни на каком другом языке, кроме французского: у него был тонкий артистический талант и страсть к разным механическим приспособлениям. Еще один слонялся то тут, то там, царапая что-то карандашом и выливая на меня поток из десятков рифмованных станц, в которых выражались иногда тщательно завуалированные, а иногда юмористические идеи. Так что каждый из этих нескольких Некто имел свои собственные четко различимые особенности, по которым их было так же легко узнать, как вы узнаёте своих самых обыкновенных знакомых и друзей. Один был весельчаком, любителем занимательных рассказов и весьма остроумным Некто; другой был само достоинство, его отличала сдержанность и эрудиция. Один был тихим, терпеливым и всегда готовым помочь, а другой - вспыльчивым и иногда совершенно истощенным. Один Некто всегда был готов привести для меня философское или научное объяснение тех предметов, которые я должен был записать, проделывая феномены ради моего наставления, в то время как при другом Некто я не смел даже и упомянуть о подобном.

Однажды вечером я получил жуткий упрек. Незадолго до этого я принес домой два замечательных мягких карандаша, именно таких, которые лучше всего подходили для нашей работы; один я отдал Е.П.Б., а другой оставил себе. У нее была отвратительная привычка брать взаймы перочинные ножи, карандаши... и всякие другие мелкие вещи и забывать о том, что их нужно возвратить; если что-то однажды попадало в ее ящик или на ее стол, то оно там и оставалось, независимо от того, как горячо вы протестовали против подобных действий. В этот конкретный вечер артистичный Некто делал зарисовки... на листе обычной бумаги, о чем-то со мной беседуя, а потом попросил дать ему на время другой карандаш. Я подумал: "Если я сейчас отдам мой замечательный карандаш, то он попадет в ее ящик навсегда, и мне самому будет нечем работать". Я не сказал этого вслух, но этот Некто саркастически взглянул на меня, придвинул к себе карандашницу, которая стояла между нами, положил в нее карандаш, что-то мгновенно проделал с нею руками, и вдруг! - появились десятки карандашей совершенно такого же вида и качества! Он не сказал мне ни слова, даже не посмотрел на меня, но кровь прихлынула к моим щекам и я почувствовал себя более стесненно, чем когда-либо в жизни! Как бы то ни было, я едва ли думаю, что заслужил подобный упрек, если принять во внимание то, насколько часто Е.П.Б. забывала возвращать эти мелочи!

Когда "на дежурстве", как я это называл, был какой-то конкретный Некто, рукопись Е.П.Б. приобретала особенности, которые были совершенно идентичны тем, которые проявлялись тогда, когда он занимался литературным трудом в последний раз, в свою очередь... Если в те дни вы дали бы мне любую страницу из рукописи "Изиды", я бы мог практически безошибочно определить, каким из Некто это было написано. Где же находилась сама Е.П.Б. в те часы, когда ее замещали?.. Насколько я понял, она сама "сдавала напрокат" свое тело, как вы могли бы одолжить пишущую машинку, и отправлялась заниматься другими оккультными делами, которые она могла осуществить в своем астральном теле; а определенные Адепты занимали ее тело и действовали в нем по очереди. Когда они узнали, что я могу их различать настолько, что я даже изобрел имя для каждого из них, по которому я и Е.П.Б. могли называть их в наших разговорах в их отсутствие, то они часто степенно кланялись или дружески кивали на прощанье, собираясь покинуть комнату и уступить место следующему "дежурному". И они иногда говорили мне друг о друге как о товарищах, словно упоминая третье лицо, посредством чего я узнал некоторые факты из их личной истории; и они также говорили об отсутствовавшей Е.П.Б., отличая ее от ее физического тела, которое они брали у нее взаймы...[*4]

 

 

АЛЕКСАНДР УИЛДЕР[22]

Осень 1876 - сентябрь 1877, Нью-Йорк

...Осенью 1876 года... я занимался редактированием нескольких публикаций для мистера Дж.У. Бутона, продавца книг из Нью-Йорка. Все другие занятия и связи были отложены ради этого...

Однажды приятным полднем... я остался дома один. Зазвонил колокольчик, и я открыл дверь. Я увидел полковника Генри С. Олькотта, у которого было ко мне деловое предложение. Обратиться ко мне ему посоветовал мистер Бутон. Госпожа Блаватская работала над неким трудом на оккультные и философские темы, и мистера Бутона попросили о сотрудничестве по поводу его публикации... Мистер Бутон... предлагал мне изучить эту работу, и я согласился заняться этим делом.

Это действительно был внушительный документ, и в нем содержались исследования, охватывавшие весьма обширные области... В отзыве мистеру Бутону я отметил, что эта рукопись - результат огромных исследований и что в отношении современного мышления в нем содержалась настоящая революция, но при этом я добавил, что публикация ее вряд ли принесет прибыль по причине слишком большого объема.

Однако мистер Бутон вскоре согласился опубликовать этот труд... Он снова отдал рукопись мне в руки вместе с распоряжением сократить ее, насколько это окажется возможным. Подобная свобода выбора была не очень-то приятной. Едва ли честным было то, что человек, действовавший всецело от лица издателя, получил такую власть над авторской работой. Занимаясь сокращением этого труда, я в каждом случае старался сохранить идею автора, выраженную ясным языком, удаляя только те термины и тот материал, который можно было рассматривать как избыточный и не необходимый для достижения главной цели. Таким вот образом было изъято достаточно много для того, чтобы книга приобрела вполне допустимые размеры...

Полковник Олькотт горел желанием познакомить меня с госпожой Блаватской. Он, видимо, очень глубоко уважал ее, смотрел на нее почти как на святую и считал возможность познакомиться с нею редкой удачей для любого человека. Я едва ли мог разделить с ним его энтузиазм. Я вообще обладаю естественной робостью при знакомстве с новыми людьми, а в данном случае я выступал критиком ее рукописи, и поэтому я долгое время не мог решиться. Однако в конце концов я преодолел все эти колебания и однажды составил ему компанию в его визите в их место пребывания на 47-й стрит.

Это была квартира - этакая неуютная разновидность жилища, которая все чаще встречается в наших многолюдных городах, заменяя собой до сего времени повсеместно распространенные семейные дома и жилищные товарищества. Здание, в котором они жили, было переоборудовано для подобных целей, и они занимали апартаменты на верхнем этаже. Жилищное товарищество в данном случае состояло из нескольких индивидуумов, которые снимали жилье сами по себе, отдельно. Они обычно встречались во время еды, вместе с гостями, которые в тот момент наносили визит кому-либо из них...

Студия, в которой жила и работала госпожа Блаватская, была устроена необычным и весьма примитивным образом. Это была большая передняя комната, которая, выходя окнами на улицу, имела хорошее освещение. Посредине ее находилась "берлога", место, отгороженное с трех сторон временными перегородками, с письменным столом и полками для книг. Она была настолько же удобна, насколько уникальна. Чтобы достать книгу, бумагу или любой другой предмет, который мог понадобиться, нужно было лишь протянуть руку - все это находилось рядом... Здесь госпожа Блаватская царила безраздельно, отдавая свои распоряжения, высказывая свои суждения, поддерживая переписку, принимая посетителей и работая над рукописью своей книги.

Ни манерами, ни фигурой она не оказалась похожей на то, что я ожидал увидеть. Она была высокого роста, но не чрезмерно; в ее лице угадывались признаки и характер человека, который много видел, много думал, много путешествовал и многое пережил... Ее внешность действительно поражала некоторой внушительностью, но она ни в коем случае не была грубой, неуклюжей или простоватой. С другой стороны, она проявляла свое знание культуры и осведомленность в плане манер самого изысканного общества и самую искреннюю вежливость. Свои мнения она высказывала прямо и решительно, но без всякого навязывания. Легко было заметить, что ее не держали в рамках предписанных ограничений стандартного женского воспитания; она обладала знаниями по очень широкому кругу вопросов и могла свободно поддерживать дискуссию на любую тему.

...Я слышал истории о том, что она обладает сверхчеловеческими способностями и о необыкновенных происшествиях, которые можно было бы назвать чудесами. Я, как и Гамлет, верю в то, что на свете существует больше таких вещей, чем хотелось бы верить мудрецам нашего века. Но госпожа Блаватская никогда не делала мне никаких подобных заявлений. Мы всегда разговаривали на темы, которые были знакомы нам обоим, как людям в обычном мире. Полковник Олькотт часто говорил мне, что он - человек, который наслаждается величайшей удачей, но она сама никогда не проявляла никаких приступов превосходства. И я никогда не слышал и не видел, чтобы что-нибудь подобное происходило в присутствии других.

Однако она говорила, что общается с какими-то личностями, которых она называла Братьями, и из ее слов было ясно, что это временами происходит посредством телепатии... Я предполагал, что важным условием обладания способностью поддерживать подобное общение было воздержание от искусственных стимуляторов, таких как использование мяса в пищу, алкогольных напитков и других наркотических веществ. Я не придаю всему этому особого значения, но я предполагал, что умеренность в этом отношении была существенна для того, чтобы позволить в полную силу развернуться умственным способностям и чтобы духовные силы могли протекать по чистому руслу, свободному от помех или заражения со стороны более низкого влияния. Но госпожа Блаватская не проявляла подобного аскетизма. На ее столе был достаточно широкий ассортимент разнообразных продуктов, без излишеств, конечно, и все это практически не отличалось от столов в других домах. Кроме того, она свободно позволяла себе курить сигареты, которые делала сама, как только у нее появлялось время. Я никогда не замечал, чтобы все это как-то повлияло или чем-то помешало ее умственным способностям или деятельности.

В мое первое посещение она приняла меня вежливо и даже по-дружески. Она сразу стала вести себя так, будто мы были давно знакомы. Она говорила о сокращениях, которые я сделал при работе с ее рукописью, превознося мои заслуги гораздо выше, чем они того заслуживали. "Все, что вы изъяли, было чепухой", - заявила она. Мое собственное суждение, определенно, не было настолько уж суровым...

...Занимаясь этой работой, она держала при себе множество книг на различные темы, видимо, для консультации. Среди них были труды Жаколио об Индии, "Египет" Бунзена, "История магии" Эннемозера и другие. Я сам писал статьи на различные темы для "Phrenological Journal" и других периодических изданий, и она снабдила меня сведениями для многих из них. Мы часто обсуждали эти вопросы и их различные характеристики, поскольку она была превосходным собеседником и с легкостью ориентировалась в любом материале, по которому мы дискутировали. Она говорила по-английски настолько хорошо, как может говорить только знакомый с ним в совершенстве человек, который думает на нем. Говорить с ней мне было так же легко, как и с любым из моих знакомых. Она с готовностью воспринимала идею, которая была выражена, и высказывала свои собственные мысли ясно, четко и зачастую весьма сильно. Некоторые из ее слов обладали характеристиками, которые несли на себе след своего источника. Все, что ею не уважалось или не одобрялось, немедленно получало от нее ярлык "чепуха". Этого термина я никогда и нигде больше не слышал и не сталкивался с ним. Даже действия и проекты полковника Олькотта не были застрахованы от подобных нападок, и на самом деле он не так уж редко попадал под огонь ее едкой критики. Он немного корчился от этого, но кроме этих проявлений в сам момент ее выслушивания, он, казалось, никогда не таил обиды или возмущения по этому поводу...

Некоторые личности пишут статьи о том, что я якобы знаю что-то, что позволяет усомниться... в оригинальности "Разоблаченной Изиды"... Я совершенно уверен, что та рукопись, с которой я работал, была написана собственным почерком госпожи Блаватской. Каждый, кто был знаком с ней, по прочтении первого тома "Разоблаченной Изиды" не испытает ни малейшего сомнения в том, что автором этой книги является она... Кроме того, почти треть или даже больше из того, что было опубликовано, было написано госпожой Блаватской после того, как мистер Бутон распорядился об отправке рукописи в набор. Она была несравненным знатоком по части подготовки материалов. Она исправляла и дополняла, составляла громадные списки "коррекций". На самом деле она никогда бы не закончила работу, как сказал мне издатель, если бы он не заявил ей, что она должна остановиться...

Она всегда обращалась со мной вежливо. Когда ее работа становилась совершенно неотложной или когда она уставала от посетителей, то велела служанке отказывать в визите всем приходящим. Этот запрет постоянно приходилось встречать и мне, но как только она слышала мой голос, то сразу же давала распоряжение пропустить меня. Это случалось даже тогда, когда мой визит не имел отношения к делу. Она с готовностью вступала в беседу и хорошо разбиралась в различных вопросах... Не много найдется среди всевозможных деятелей людей, настолько хорошо осведомленных и обладающих такими разнообразными познаниями для поддержания любой беседы. Даже полковник Олькотт, которого ни в коем случае нельзя назвать обычным или менее образованным человеком, не мог в этом сравниться с ней, разве что в плане своей собственной профессии.

Придерживаясь того мнения, что основная часть ее труда не будет достаточно привлекательной для покупателей, я побуждал ее включить в книгу рассказы о чудесах, которые ей довелось повидать в Индии. Но она неизменно отказывалась это сделать, мотивируя это тем, что это не было позволено Братьями. Это был тот суд, решения которого я не мог оспаривать; моя мудрость в данном вопросе касалась рыночной стороны дела. Но она всегда с готовностью выслушивала то, что я хотел сказать, было ли это связано с ее работой, с философскими вопросами или предметами повседневной жизни. Когда в типографии был закончен набор книги, моими услугами воспользовались при составлении индекса...

Работа была окончательно завершена, и "Разоблаченная Изида" вышла в положенный срок [в сентябре 1877 года]...

 

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[23]

Март 1877, Нью-Йорк

...Откладывая в сторону... действия, особенности мышления, мужские черты Е.П.Б., ее постоянную категоричность при утверждении фактов... откладывая все это в сторону, я вынес для себя достаточно впечатлений о ней, чтобы убедиться в том, что теория, которую я так долго стараюсь донести до вас, правильна - она человек, очень старый человек, и притом самый ученый и прекрасный человек на свете. Конечно, она знает во всех подробностях, каковы мои впечатления о ней, поскольку она читает мои мысли (и мысли других), как открытую книгу, и мне кажется, что она вполне довольна этим, ибо наши отношения постепенно в огромной степени превратились в отношения Учителя и ученика. Не осталось и следа от прежней рубаки Блаватской (от Джека, как я ее тогда прозвал к совершеннейшему ее восхищению), насколько это было связано со мной. Теперь она сама серьезность, достоинство, строгая сдержанность. Перед другими она предстает в прежнем виде, но как только мы видим их спины, она становится меджнуром, а я - неофитом...

Я говорю, что Изида [Е.П.Б.] - человек. Позвольте мне добавить, что она (по моему мнению) - индиец. Как бы то ни было, сегодня вечером, после того как моя сестра с мужем ушли домой, произошло следующее: Изида, откинувшись, сидела в кресле, играя со своими волосами и куря сигарету. Она зажала между пальцами один локон и с отсутствующим видом дергала его и вертела его в разные стороны - о чем-то беседуя тем временем, когда вдруг - раз! - локон начал заметно становиться все темнее и темнее, до тех пор, пока - presto[*5]! - не стал черным как смоль. Я не проронил ни слова до тех пор, пока все не закончилось, и тогда, быстро схватив ее за руку, я попросил ее позволить мне взять это доказательство чуда на память в качестве сувенира. Нужно было видеть ее лицо, когда она поняла, что сделала, находясь в своей "индийской" задумчивости. Она добродушно засмеялась, назвав меня грубым янки, отрезала этот локон и дала его мне... Я пошлю вам его кусочек как талисман...

Напомню вам, что Изида отрезала его со своей головы у меня на виду при полном свете канделябра. Этот один локон выглядел на фоне светлых, шелковистых и кудрявых волос на голове Блаватской как нить черного шелка в светло-коричневом полотне. А вот что я понял из этого, так именно то, что оболочка Блаватской - это оболочка, удерживаемая неким черноволосым индийским Соломоном или Пифагором, и в момент отвлеченности его собственные волосы - которые до того находились на астральном плане - материализовались и остались здесь. Напомню вам, что это всего лишь мои личные соображения... Конечно же, я не смогу описать вам все множество и разнообразие проявлений волшебной силы, которые она демонстрировала мне и другим людям в течение последних четырех месяцев. Она совершала свои чудеса перед четырьмя, пятью и восемью гостями, причем некоторые из них были почти незнакомыми.

Вечером в понедельник, в присутствии доктора Биллинга, доктора Маркетта, мистера и миссис Моначези, мистера Куртиса... и меня, при полном свете, произошло следующее: она сделала так, что в воздухе стали слышны звуки музыки, как из музыкальной шкатулки. Будучи поначалу слабыми и очень отдаленными, они становились все громче, пока звук не сделался таким, будто шкатулка плавала по воздуху где-то в комнате, играя в полную силу. Затем звуки замерли, снова приблизились, а потом внезапно прекратились.

Е.П.Б. небрежно вытянула руку и показала нам длинную нить восточных четок, чей аромат наполнил комнату. Держа их в одной руке, она спросила меня, не хочу ли я получить такие же, и начала доставать точные копии бусин, одну за другой, пока их не набралось двадцать семь. Я нанизал их на нить и, повертев немного в руках, положил на письменный стол (на довольно большом расстоянии от нее - она не могла достать до стола), набил трубку, и когда я взял их снова, то вместе с ними на нить была надета турецкая монета!

Четверо из нашей компании сидели у окна и могли видеть, что происходит на улице (окно находилось на втором этаже). Они заметили, как снаружи мимо окна пронеслись формы двух человек. Один из них был хорошо знакомым мне Братом, портрет которого она материализовала на мгновение за несколько месяцев до того. Другой был более молодым Братом - продвинутым учеником, который был способен путешествовать в своем астральном двойнике.

О Салливан (Дж.Л.), который был здесь проездом в Париж, познакомился с госпожой и однажды остался с нами на весь вечер. В его присутствии она материализовала, в двух различных случаях, платки из очень красивого, тончайшего и изысканного китайского шелка с сатиновой оторочкой-бахромой по краям. В углу чернилами было обозначено имя одного Брата сензарской буквой. Я также присутствовал при обоих этих случаях. Вы бы только видели, насколько был ошеломлен О Салливан: он скакнул за этими платками, как форель за мухой, и принес один из них как трофей... Самый первый платок был материализован две недели назад, в воскресенье, в присутствии французского артиста по имени Харрис. Мы втроем разговорились о китайских тканях, и Харрис сказал, что эти ткани во много раз тоньше лионских. "Вы когда-нибудь видели их платки, госпожа?" - спросил он. "Конечно, посмотрите - вот один из них", - ответила она, бесшумно вынув этот самый предмет из астрального гардероба! Этот образец я сохранил для себя главным образом потому, что он был сильно пропитан ароматом Ложи...

Недавно я наблюдал отличную демонстрацию силы воли. После обеда мы с Изидой остались в одиночестве в гостиной, и она тогда попросила меня сделать газовый свет поменьше и тихо сесть на другом краю комнаты. Я сделал свет очень тусклым, и, глядя на нее через этот мрак, я через несколько минут увидел рядом с ее темной фигурой (она была одета в темное платье) фигуру мужчины в белом, или в белой одежде, и в чалме, надетой на восточный манер на его голове. Она велела мне отвернуться на секунду, а затем включить свет. Она сидела на том же месте, в той самой чалме, которая переместилась на ее голову, и больше не было видно никого, кроме нас двоих. Е.П.Б. подала мне эту чалму. Она была сильно пропитана знакомым запахом. В одном из углов было вышито имя того Брата, о котором упоминалось ранее, той же самой сензарской буквой. Она стоит на его портрете, который находится в моей спальне.

 

 

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ[24]

1877, Нью-Йорк

Окончив нашу вечернюю работу над "Изидой", я пожелал Е.П.Б. спокойной ночи и удалился в свою комнату. Закрыл дверь, уселся почитать и покурить и вскоре с головой ушел в чтение книги... Внезапно, когда я читал, слегка отвернувшись от двери, что-то блеснуло, я заметил это краем правого глаза. Я повернул голову и уронил от удивления книгу, увидев возвышающуюся надо мной огромную фигуру, облаченную в восточные одежды белого цвета, на голове у которой был головной убор или тюрбан из полотна с янтарными полосами, покрытый ручной вышивкой из желтого шелка. Из-под тюрбана до самых плеч спускались волосы цвета воронова крыла; его черная борода была разделена на подбородке надвое на раджпутский манер и доходила до самых ушей; его глаза были освещены пламенем духа; а взгляд был одновременно умиротворенным и пронизывающим... Это был человек настолько величественный, настолько проникнутый волшебной духовной силой, настолько сияюще одухотворенный, что я почувствовал себя стесненно в его присутствии и склонил голову, встав на колени, как это делают перед богом или богоподобным существом.

 Я ощутил легкое прикосновение руки к моей голове, и приятный, хотя и сильный голос попросил меня сесть. Когда я поднял глаза, Пришедший сидел на другом стуле, за столом. Он сказал, что пришел в момент кризиса, когда я нуждаюсь в нем; что к этому привели меня мои действия и что только от меня одного зависит, будем ли мы с ним встречаться часто, как соратники, работающие ради добра для людей; что предстоит выполнить огромную работу для всего человечества и что я имею право участвовать в ней, если захочу; что мою коллегу [Е.П.Б.] и меня связали вместе мистические узы, суть которых пока нельзя объяснить; узы, которые невозможно разорвать, какими бы слабыми они ни казались иногда.

Он рассказал мне о Е.П.Б. то, чего я не могу повторить, а также кое-что обо мне самом, чего нельзя выдавать третьим лицам... Наконец, он поднялся, удивив меня своим ростом и каким-то особым сиянием своего лица - это было не внешнее сияние, а нечто вроде мягкого свечения внутреннего света - свечение духа. Внезапно мне в голову пришла мысль: "А что если это лишь галлюцинация? Что если Е.П.Б. просто поймала меня каким-то гипнотическим фокусом? Хотелось бы, чтобы был какой-то осязаемый объект, который мог бы мне доказать, что он действительно был здесь, который я мог бы взять в руки после его ухода!" Учитель по-доброму улыбнулся, как бы прочитав мои мысли, развернул тюрбан со своей головы, добродушно салютовал мне на прощание и ушел[6].

Его стул оказался пуст; я остался наедине со своими эмоциями! Хотя нет, не совсем наедине, ибо на столе лежал вышитый головной убор; осязаемое и физическое доказательство того, что меня не "разыграли", не проделали надо мной психического фокуса, но что я действительно находился лицом к лицу с одним из Старших Братьев человечества... Первым и естественным импульсом было побежать и постучать в двери Е.П.Б. и рассказать ей о моем переживании. Она была настолько же рада услышать мою историю, как я - ее рассказать. Я вернулся в свою комнату, чтобы предаться раздумью, и когда забрезжило серое утро, я все еще думал и размышлял... С тех пор я был не раз удостоен посещений этого Махатмы и других...

 

 

ЭМИЛИ КИСЛИНГБЕРИ[25]

Осень 1877, Нью-Йорк

Мое знакомство с Е.П.Б. началось осенью 1877 года, когда я воспользовалась возможностью взять трехмесячный отпуск и отправилась из Англии, чтобы поискать ее в Нью-Йорке. Спиритуалистическое движение, с которым я была связана официально, приобрело к тому времени полный размах, и появление книги полковника Олькотта "Люди из другого мира" произвело заметное оживление... Однако меня привлекла та часть книги, где полковник Олькотт рассказывает о появлении на месте действия русской дамы, недавно прибывшей с Востока, чье толкование феноменов совершенно отличалось от общепринятого. Как только я отыскала в американских спиритуалистических журналах адрес госпожи Блаватской, я написала ей, и в ходе нашей переписки я была приглашена посетить Америку.

В первый раз мы увиделись наедине. Я обосновалась на некотором расстоянии от того места... где в то время жила Е.П.Б., и однажды днем вскоре после моего прибытия я пошла ее навестить. После того как я трижды безответно позвонила в дверь и уже была готова, отчаявшись, повернуться и уйти, дверь вдруг открыла сама Е.П.Б.! Так как мы уже до этого обменялись фотографиями, то мы сразу узнали друг друга, и меня поприветствовали с необычайной радостью и сердечностью. Мы поднялись в квартиру на втором этаже... Я тогда не могла остаться, потому что уезжала из Нью-Йорка на следующий день в небольшое путешествие до Ниагары и еще кое-куда; но после моего возвращения через несколько недель я провела пять недель с Е.П.Б. до того самого момента, как мне надо было уезжать в Англию.

Именно в это время "Разоблаченная Изида" выходила из печати, и я провела множество счастливых часов, занимаясь корректурой гранок и обсуждая проблемы, которые затрагивались в этой чудесной книге...

Пока я находилась с Е.П.Б., я была свидетелем различных проявлений ее психических способностей, но большую их часть трудно описать, и они на самом деле непередаваемы... В одном случае месмерические силы были приложены ко мне самой. Я читала, сидя в таком месте, откуда видела отраженную в зеркале противоположную стену комнаты, и заметила, обращаясь к госпоже Блаватской, что мне кажется, будто отраженная в зеркале стена движется вверх-вниз. Она сказала: "Это атмосферный эффект" - и продолжала чтение своей русской газеты. Тогда я стала намеренно смотреть на зеркало и видела, что госпожа Блаватская раз или два взглянула на меня. Я продолжала пристально смотреть: вскоре зеркало затуманилось, и я отчетливо увидела, хотя и на короткое время, две различные картины. Первой была картина волнующегося моря, в котором были корабли, - это было похоже на порт или бухту. Потом она рассеялась, будто растворившись, и на ее месте появилась картина, представлявшая группу людей в восточных одеждах - тюрбанах и длинных платьях, какие носят индусы. Люди казались живыми и, похоже, разговаривали между собой. Когда я сказала госпоже Блаватской о том, что я видела, она ответила: "Именно так; именно это я и хотела тебе показать; мне жаль, что я не написала это на бумаге, чтобы ты могла взять это с собой в качестве доказательства"...

Не нужно было никакой особой проницательности, чтобы заметить постоянно поддерживавшееся общение с какими-то отдаленными или невидимыми умами. Частые сигналы различного рода были слышны даже за обеденным столом, и в таких случаях Е.П.Б. немедленно удалялась в свои апартаменты. Эти звуки, а также такие термины, как Махатмы и Братья, были настолько повседневным явлением, что в последующие годы, когда возникало столько дискуссий относительно их реальности даже среди тех, кто называли себя теософами, мне и в голову не пришло усомниться в их существовании...

 

 

ГРАФИНЯ ЕЛЕНА РАКОВИЦКАЯ[26]

Май 1878, Нью-Йорк

Мы с мужем подошли к двери, и я позвонила в квартиру госпожи Блаватской. Дверь открыла маленькая опрятная негритянка, которая, сверкнув в широкой улыбке рядом белоснежных зубов, указала рукой на дверь, прикрытую темными индийскими занавесками, сквозь которые до нас доносилась оживленная беседа. Мы вошли без предупреждения, и нас приветствовала громким, веселым криком Е.П.Б. - имя, на которое наиболее охотно откликалась госпожа Блаватская. Она восседала за своим столом в огромном удобном кресле, которое казалось частью ее самой, так же как и ее широкие одежды... Рядом с ней стоял самовар, из которого она непрерывно угощала гостей ароматным русским национальным напитком, в то время как ее красивые руки, не прекращая это занятие ни на секунду, скручивали изящными пальцами тонкие сигареты для нее самой и всех присутствующих, ибо Е.П.Б. была еще более неотделима от ящика с тонко нарезанным турецким табаком, чем от индийского одеяния, и как только она куда-то пересаживалась, что случалось весьма редко, маленькая негритянка несла его вслед за ней. Вокруг нее сидело или возлежало восемь или десять человек - мужчины и женщины всех возрастов, которые, как было видно, принадлежали ко всем возможным сословиям общества...

Когда мы вошли, какой-то человек очень выдающейся внешности рассказывал маленькой группе людей о своих самых последних переживаниях из "мира духов". Это был бывший посол Соединенных Штатов, хорошо известный своим личным обаянием, который к тому времени полностью отдался увлечению оккультными науками. Все эти люди... сидели или лежали в очень раскованных, удобных позах на низких диванах с подушками или маленьких сиденьях, сделанных из сундуков и ящиков, покрытых индийскими коврами и покрывалами. Они, вместе со всевозможными идолами и восточными побрякушками, и составляли меблировку комнаты... В ней царил шум и гам разговоров на различных языках, клубился дым благовоний и табака, выходивший из восточных кальянов и русских сигарет, которые курили все присутствующие, так что для того, чтобы ко всему этому привыкнуть, нужно было некоторое время, прежде чем глаза и уши начинали ясно различать, что происходит вокруг...

Мы в одно мгновение, как... выразилась Е.П.Б., полюбили друг друга до беспамятства. Она сказала, что от меня у нее осталось такое впечатление, будто от солнышка отделился кусочек сияния и проник ей прямо в сердце; в то время как я сразу же почувствовала себя очарованной этой чудесной женщиной. Внешне она выглядела необыкновенно тучной и, конечно же, никогда не отзывалась о себе иначе как о "старом бегемоте". Но это не производило ни малейшего неприятного впечатления; она всегда носила свободное платье, типа индийского, - нечто вроде широкого халата, который скрывал всю ее фигуру, оставляя на виду только ее действительно идеальной красоты руки...

Ее голова на фоне ее шерстяных одеяний обычно темных тонов выглядела не менее живописно, хотя ее внешность скорее можно было бы назвать некрасивой, чем идеальной. Типично русский тип: широкий лоб, короткий, толстый нос, выступающие скулы, тонкий, умный, постоянно находящийся в движении рот с красивыми некрупными зубами, русые, довольно кудрявые, почти как у негров, волосы, в которых тогда еще не было ни одного седого волоса, желтоватый цвет лица, и - пара глаз, подобных которым я не видела нигде - светло-голубые, почти серые, как поверхность воды, но обладавшие настолько глубоким, настолько пронизывающим, настолько уверенным взглядом, что казалось, они смотрят в самую суть вещей, и временами в них появлялось такое выражение, будто взгляд направлен далеко-далеко, выше и дальше пределов всего земного существования; огромные, продолговатые чудесные глаза, которые озаряли собой все ее совершенно удивительное лицо... Легко дать представление о внешности, но как я могу описать эту замечательную женщину, как я могу передать ее природу, ее способности, ее характер и то, чт'о она могла творить?!

Она представляла собою смесь самых разнообразных качеств... В беседе она излучала такое обаяние, что никто не мог ему противостоять, корень которого крылся, вероятно, по большей части в ее непосредственной и живой способности оценивать все великое и высокое и в ее неизменно горячем энтузиазме, который сочетался с оригинальным, иногда весьма язвительным юмором; а то, как она выражала себя, частенько приводило в самое комическое отчаяние ее друзей - англосаксов, которые, как известно всему свету, преувеличенно разборчивы при выборе слов для самовыражения.

Ее пренебрежение, более того, бунт против всевозможных формальностей и установок общества заставлял ее иногда нарочно вести себя с нехарактерной для нее грубостью; и она ненавидела и вела открытую войну со слащавой ложью со всей храбростью и самопожертвованием истинного Дон-Кихота. Однако если к ней приходил сирый и убогий, голодный и нуждающийся, то он мог быть уверен в том, что найдет здесь такое теплое сердце и такие щедрые и открытые руки, каких не найдешь ни у какого другого "культурного" человека, каким бы "воспитанным" он ни был...

 

 

"THE DAILY GRAPHIC"[27]

10 декабря 1878, Нью-Йорк

Елена П.Блаватская... покидает... Америку навсегда, как она заявляет. Один очень пронырливый репортер сумел пробраться в симпатичную французскую квартиру на 8-й авеню и 47-й стрит этим утром, и на его звонок дверь открыл цветной слуга, который выразил серьезные сомнения относительно того, что его хозяйка захочет видеть кого-либо в столь ранний час. Однако интервьюера пропустили в столовую, которая имела совершенно разоренный вид, и попросили присесть на свободный стул. Этот беспорядок был закономерным следствием прошедшей вчера распродажи с аукциона, и единственным оставшимся признаком обитания были неубранные остатки завтрака и трое жильцов. Полковник Олькотт... сидел за столом, внимательно что-то внося в свою записную книжку и подпаливая свои замечательные усы полувыкуренной сигарой, которая безуспешно старалась достать до ближайших волосков его бороды...

...Когда репортера наконец допустили в комнату госпожи Блаватской, он обнаружил ее сидящей на краю заваленного письмами и табаком стола, скручивающей ароматную сигарету из множества рассыпанного табака знаменитого турецкого сорта. Эта комната была внутренним святилищем ламаистского монастыря, который приобрел столь широкую известность в последние годы...

Репортер спросил:

- Итак, вы собираетесь покинуть Америку?

- Да, и ламаистский монастырь, где я провела такое множество очень-очень счастливых часов, тоже. Мне жаль оставлять эти комнаты, хотя теперь здесь уже мало о чем можно жалеть, - сказала она, окидывая взглядом голые полы и стены, - но я очень рада, что покидаю вашу страну. У вас есть свобода, но это и всё, и у вас ее слишком, слишком много!

...Репортер... спросил госпожу Блаватскую:

- Как же при вашем отвращении к Америке вы решились отказаться от русского подданства и стать жительницей Нью-Йорка?

- У вас есть свобода, а у меня ее не было. Меня не могли защитить русские консулы, поэтому пусть меня защищают американские.

- Когда вы уезжаете?

- Я не знаю ни точного времени, ни судна, но это произойдет очень скоро... Сначала я отправляюсь в Ливерпуль и Лондон, где у нас есть филиалы Теософского общества... Затем... я еду прямиком в Бомбей... О! Как я буду рада снова увидеть мой индийский дом! - И когда она встала, завернувшись в утреннее платье странного фасона, она была очень похожа на восточную жрицу, которой, как она утверждает, она не является.



[13] Henry S.Olcott. Old Diary Leaves: The True Story of the Theosophical Society. - V. 1. - New York, 1895. - Pp. 21-22. (Далее - OLD).

[14] Elizabeth G.K.Holt. A Reminiscence of H.P.Blavatsky in 1873 // The Theosophist. - Adyar, Madras, India, December, 1931. - Pp. 257-266.

[15] OLD. - V. 1. - Pp. 1-10.

[16] OLD. - V. 1. - Pp. 10-11, 17, 40-42.

[17] Incidents. - Pp. 186-199.

[18] Rosicrucianism in New York // The Liberal Christian. - New York, September 4, 1875.

[19] Some Unpublished Letters of Helena Petrovna Blavatsky, with Introduction and Commentary by Eugene Rollin Corson. - London, 1929. - Pp. 24-28, 33, 35, 36-37, 45-47, 118.

[1] * В 1910 году профессор Хирам Корсон рассказывал следующее: "Она постоянно вызывала у меня удивление и любопытство, и я не знал, чего от нее ожидать в следующий момент. Она обладала глубоким знанием всевозможных вещей, и работала она самым необыкновенным способом. Обычно она писала в постели, с девяти утра, выкуривая при этом неисчислимое количество сигарет, цитируя по памяти отрывки из десятков книг, относительно которых я абсолютно уверен, что ни одного экземпляра их не было в то время в Америке, свободно переводя с нескольких языков, и иногда обращалась ко мне, к моей эрудиции, чтобы узнать, как перевести какую-нибудь старинную идиому на литературный английский... Она сама говорила мне, что она записывает... цитаты из книг так, как если бы они появлялись у нее перед глазами на другом плане объективной реальности, что она ясно видит страницу этой книги, то место, которое ей нужно процитировать, и просто переводит то, что она видит, на английский... Сотни книг, цитаты из которых она приводила, совершенно точно отсутствуют в моей библиотеке, а если она цитировала по памяти, то это еще более впечатляющий подвиг, чем если она записывала бы их из эфира...". ("The Path", July 1910, р. 9, 4. - Прим. сост.)

[20] Компиляция из: Henry S.Olcott. The First Leaf of T.S. History // The Theosophist. - Adyar, Madras, India, November, 1890. - Pp. 65-70; Henry S.Olcott. Historical Retrospects. - Madras, India, 1896. - Pp. 2-3.

[2] * Извне.

[3] * В своем Альбоме для вырезок в заметке, датированной июлем 1875 года, Е.П.Б. пишет: "Прямо из Индии получены приказы об основании философско-религиозного общества и о выборе названия для него... а также о том, чтобы выбрать Олькотта". В другой заметке из того же Альбома Е.П.Б. конкретно говорит: "Мория дает распоряжение о формировании Общества - тайного Общества наподобие Розенкрейцерской Ложи. Обещает помочь". (См.: H.P.B. Collected Writings. Vol. I. Р. 73, 94. - Прим. сост.)

[21] OLD. - V. 1. - Pp. 202-204, 205, 208-212, 236-237, 243-247.

[4] * В письме к сестре Вере госпожа Блаватская пишет: "Кто-то приходит и окутывает меня как смутное облако и сразу же выталкивает меня из себя, и тогда я уже больше не я - не Елена Петровна Блаватская, а кто-то другой, кто-то сильный и мощный, рожденный в совершенно другом месте мира. Что касается меня самой, то я как бы сплю или лежу, не вполне находясь в сознании, - не внутри моего собственного тела, но близко к нему, и только тонкая нить связывает меня с ним. Однако иногда я достаточно ясно все слышу и вижу: я целиком осознаю, что говорит и делает мое тело - или, по крайней мере, его новый обладатель. Я даже понимаю это и помню это настолько хорошо, что впоследствии могу повторить и даже записать его слова... В таких случаях я наблюдаю страх и благоговение на лицах Олькотта и других и с интересом слежу за тем, как Он полусострадательно смотрит на них из моих глаз и учит их посредством моей речи. Но пользуется при этом он не моим умом, а своим, который облекает мой мозг подобно облаку...". ("The Path" [New York], Dec. 1894, р. 266.) Более полно на ту же тему смотрите работу: Geoffrey A. Barborka. H.P.Blavatsky, Tibet and Tulku. Adyar, Madras, India, The Theosophic Publishing House, 1966. - Прим. сост.

[22] Alexander Wilder. How "Isis Unveiled" Was Written // The World. - New York, May 1908. - Pp. 77-87.

[23] Theodore Besterman. Mrs. Annie Besant: A Modern Prophet. - London, 1934. - Pp. 148-154.

[5] * Быстро (ит.). – Прим. ред.

[24] OLD. - V. 1. - Pp. 377, 379-381.

[6] * В другом месте полковник Олькотт так описывает уход Махатмы Мории: "Когда я попросил его оставить мне какое-либо осязаемое доказательство того, что я не оказался жертвой обманного видения, что он действительно был здесь, он снял с головы тюрбан, который носил, и отдал его мне, исчезнув из виду..." (H.S.Olcott. Theosophy, Religion and Occult Science. London, 1885. P. 123. - Прим. сост.)

К началу страницы → К оглавлению сборника "Оккультный Мир Е.П.Блаватской"

 
 

 
html counterсчетчик посетителей сайта
TOP.proext.com ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU